Титус Гроан - Мервин Пик

Несколько времени сестры глядели одна на другую, потом уставились на молодого человека. В конце концов, Кларисса сказала:

– У нас нет лакея.

Стирпайк, именно для того и отвернувшийся, резко крутнулся на каблуках и, будто громом пораженный, отпрянул на шаг.

– Нет лакея! – воскликнул он, неверяще глядя на Кору.

Кора потрясла головой.

– Только старуха, которая пахнет, – сказала она. – А лакея никакого и нет.

Стирпайк подошел к столу, оперся о него руками и уставил невидящий взгляд в пространство.

– Их светлости Кора и Кларисса Гроан из Горменгаста не имеют лакея – никого не имеют, только старуху, которая пахнет. Но где же те, кто им услужает? Где свита, где толпы угодливых слуг? – И следом, почти что шепотом: – Этим тоже придется заняться. С этим необходимо покончить. – Он прищелкнул языком и выпрямился. – Теперь же, – продолжил он тоном более легким, – нас ожидает шитье.

То, что Стирпайк говорил сестрам, пока все трое шли вдоль стен, служило удобрением для семени бунта, посеянного им еще у Прюнскваллоров. Расхваливая работу сестер, он искоса поглядывал на них и видел, что, хотя они с большим удовольствием демонстрируют образчики своего мастерства, мысли их то и дело возвращаются к только что услышанным ими вопросам.

– Мы все это делаем левой рукой, правда, Кора? – говорила Кларисса, указывая на страшноватого красно-зеленого зайца, вышитого, впрочем, с большим прилежанием.

– Да, – отвечала Кора, – времени уходит так много, а все оттого, что нам приходится пользоваться только левой рукой. Правые у нас, знаешь ли, совсем отощали, – сообщила она Стирпайку, – совсем, совсем отощали.

– То-то я и смотрю, ваши светлости, – удивился Стирпайк. – Но как же это случилось?

– Одни только левые руки, – встряла Кларисса, – а так – и левые бока, и правые ноги тоже. Вот почему они такие, немного неловкие. Это все из-за припадков падучей, которые с нами прежде случались. Их работа, и вот почему наше шитье гораздо искусней, чем кажется.

– И красивее, – добавила Кора.

– Не могу с вами не согласиться, – отозвался Стирпайк.

– Но никто его не видит, – сказала Кларисса. – Бросили нас одних. Никто не ищет наших советов, или еще чего. Гертруда нас совсем не замечает, да и Сепулькревий тоже. Ты знаешь, что мы хотим получить, знаешь, Кора?

– Да, – сказала сестра. – Я знаю.

– Что же? – спросила Кларисса. – Ну, скажи мне, скажи.

– Власть, – ответила Кора.

– Вот именно. Власть. Ее-то мы и хотим. – И Кларисса обратила взгляд к Стирпайку. И разгладила блестящие складки пурпурного платья. – Хотя мне они, в общем-то, нравились, – сообщила она.

Стирпайк, гадая, куда могли забрести мысли Клариссы, склонил голову набок, словно бы размышляя над глубокой истиной, сокрытой в ее замечании, но тут голос Коры (походящий на тушку камбалы, претворенную в звук) спросил:

– Что тебе, в общем-то, нравилось?

– Судороги, – совершенно серьезно пояснила Кларисса. – Когда левая рука только еще начинала тоньшать. Ну, ты же помнишь, Кора? Помнишь наши первые припадки? Мне они, в общем-то, нравились.

Кора, шурша, приблизилась в сестре и воздела перед носом ее указательный палец.

– Кларисса Гроан, – сказала она, – мы давным-давно прекратили разговоры об этом. Сейчас мы говорим о Власти. Почему ты не можешь следить за беседой? Ты то и дело забываешь, на чем мы остановились. Я давно это заметила.

– Так что там насчет Горницы Корней? – с деланной живостью осведомился Стирпайк. – Почему она зовется Горницей Корней? Я заинтригован.

– Ты не знаешь? – удивились два голоса.

– Он не знает, – сказала Кларисса. – Видишь, какие мы забывчивые. Он не знает про нашу Горницу Корней.

Стирпайку пришлось недолго пребывать в неведении. Следуя за двумя пурпурными кеглями, он миновал куцый коридорчик, в конце которого Кора открыла тяжелую дверь – петлям ее не повредило бы масло, по полпинты на каждую, – и вошла со следующей по пятам за нею сестрой в Горницу. За ними и Стирпайк переступил порог, после чего любознательность его была более чем вознаграждена.

Если название этой комнаты и представлялось необычным, в уместности его сомневаться не приходилось. Она и впрямь была «горницей корней». Не нескольких простеньких, раздельных их скоплений, но тысяч ветвящихся, перекрученных, свивающихся, сплетенных, разделяющихся, сходящихся, перевитых отростков, происхожденье которых даже проворный взгляд Стирпайка смог отыскать не сразу.

В конце концов он сообразил, что всё утолщающиеся стволы сходятся к дальней стене, к высокой и узкой прорези в ней, через верхнюю половину которой в комнату лился с неба серый бесформенный свет. Поначалу Стирпайку казалось, что в этой свитой сети и повернуться-то невозможно, но тут он с изумленьем увидел, что близнецы движутся по лабиринту почти беспрепятственно. Многолетний опыт научил их находить проходы к окну. Они уже добрались до него и теперь выглядывали в вечер. Стирпайк попытался последовать за ними, но вскоре безнадежно завяз в извивах корней. Куда ни взгляни, его окружало сплетение причудливых рук, которые поднимались и опадали, клонились и цеплялись, недвижные, но оживленные неким змеистым ритмом.

И все же корни были мертвы. Когда-то давным-давно комнату, видимо, заполняла земля, однако теперь висящие большей частью под потолком нитевидные корневые отростки бессильно хватались за воздух. И словно мало было того, что Стирпайку открылась комната, забитая столь несосветимыми обитателями – еще пуще изумило его то обстоятельство, что каждый из переплетенных отростков оказался раскрашен вручную. Различные главные ветви и деревянные их дополнения, вплоть до последнего крохотного ветвления, были окрашены в собственные, особливые цвета, отчего казалось, будто это семь разноцветных стволов протискивают в окно свои безлистые ветви – желтые, красные, зеленые, фиалковые и бледно-синие, коралловые и оранжевые. Усилия для выполнения этой работы наверняка потребовались немалые, не говоря уже о почти сверхчеловеческих препятствиях и помехах, сопряженных с попытками разобраться в лабиринте перепутанных тонких корней, выяснить, какой усик к какой относится ветке, какая ветка к какому отростку и какой отросток к какому стволу, ибо, лишь обнаружив исходный ствол, можно было наложить на усик нужную краску.

Замысел состоял в том, чтобы птицы, влетая сюда, выбирали те корни, оттенок которых ближе всего к окраске их оперения, или, – если это для них предпочтительнее, – вили гнезда на корнях, чей цвет дополняет их собственный.

Труд этот отнял у сестер три года и все же, когда он был завершен, затея, на исполнение коей ушло столько сил, обернулась бессмыслицей, Горница Корней – неудачей, а все их надежды – пустыми. От этого разочарования близнецы так до конца и не оправились. Правда, комната, сама по себе, доставляла им удовольствие, но то, что птицы никогда в нее не залетали, – не говоря уж о том, чтобы гнездиться здесь, – так и оставалось раной, гноившейся в глубине того скудноватого сознания, каким они были наделены.