Посол Господина Великого - Андрей Посняков

К Тихвинке-реке плыла икона. По пути пять раз являлась лучезарно, чудеса творя пречудесные, немощных да больных исцеляя. В тех местах народ храмы да часовни ставил: у Ояти-реки на горе Смолковой — Успения Божьей Матери, там же, на Ояти, у Вымочениц — Рождества Пресвятой Богородицы, на Паше-реке на горе Куковой — Явленной Иконы Божией Матери, рядом же, на Паше-Кожеле — Покрова Пресвятой Богородицы, да церковь Всех святых на Тихвинке-реке.

Там, на Тихвинке, на правом берегу, где явилась икона чудесно, тоже принялись храм строить. Поставили за день сруб — утром пришли — ан сруб-то уже на другой стороне реки, силою чудесной перенесенный! Стоит над восточной стороной сруба икона Матери Божией, сияет, словно солнце!

Было то 26 числа июня месяца, в лето 1383 от Рождества Христова.

На месте, иконой указанной, и выстроили храм Божий. Дабы народ привлечь к открытию храма, направили святые отцы в окрестные селения пономаря Георгия, по прозванью Юрыш. Дело исполнив, возвращался Юрыш назад, да, не дойдя до храма около трех верст, увидел вдруг саму Царицу Небесную! В сиянии Божественном, в руках — жезл красный. Рядом с Ней — Николай Чудотворец, сединами убеленный, в одеждах святительских. Повелела Богородица Дева поставить на храме деревянный крест…

На месте встречи Юрыша с Царицей Небесной построили часовню Святителя Николая. Икона же, чудесно на Тихвинке-реке явившаяся, стала в народе прозваньем — Тихвинская. Написана та икона еще при жизни земной Пречистой Девы Марии евангелистом Лукой. Девой самой и одобрена. В Константинополе в честь иконы той был храм воздвигнут Влахернский, там и пребывала икона около пятисот лет, и вот объявилась чудесно в Новгородских пределах, источая чудеса и привлекая к себе паломников со всех земель русских. Благодаря святыне этой неизвестное никому до той поры селеньице Новгорода Великого Обонежской пятины в людный посад превратилось — Пречистенский, или — Тихвинский, как стали все чаще его называть.

Нагорное Обонежье. Не был никогда край этот особо богатым — голод, неурожай, мор частыми гостями были. Родила земля плохо — сыро да холодно, редкое лето жарко — потому лес главным кормильцем был. Охота, грибы-ягоды да промыслы разные. Так и жили погосты, большая часть которых Софийскому дому принадлежала, но были и своеземцы, и даже у бояр некоторых кой-что имелось. Вот свободной, никому не принадлежащей, земли — не было, не считая неудобей разных. Наследовали землицу как хотели — меж сыновьями дробили, жёнки — и те, бывало, владели — не было ни закона, ни порядка особого.

Вот таким вот погостом и был Липно, где паломники пред Тихвином ночевали. На реке Сясь погост стоял. Сясь — то не славянское слово, весянское — комариная, значит. Ну, неизвестно, насколько комариная — зима уж, слава богу, однако река не узенькая, с пристанью. Через Сясь да Воложбу-реку с Балтики можно было к Низовым странам далеким добраться — к Волге да к морю Хвалынскому. Летом частенько лодьи проходили — тем и жили людишки: кто честным трудом лоцманским промышлял, а кто и разбоем. Платил Липно дань на содержание собора Софийского — сперва полгривны, теперь поболе. В центре погоста — деревянная церковь, рядом батюшки двор, да дьяка, да проскурницы. Напротив церкви — изба старосты погостного, с ней — забор об забор — бирича, что на суд кликал да помогал старосте волостелю софийскому оброки сбирать. Кромя храма да тех изб, еще с пяток дворов крестьянских — вот и весь погост. Паломники у Саввы Пичугина ночевали — половника-крестьянина местного. Хороший мужик Савва — опрятный, богобоязненный, и жена его, Аграфена, такая же, и детушки. Изба прибрана чисто — хоть и по-черному топится — пол выскоблен да веником-голичком выметен. Хоть и жарко с вечера натопил Савва, а все ж к утру выстыла изба. На лавках-то еще ничего — а на полу, на сене, где паломники, — холодненько стало. Ну, да не на снегу, не замерзнешь. Олег Иваныч с Олексахой вчера поздненько легли — все Саввины рассказы слушали про икону чудесную, Тихвинскую. Вот и спали — холода не чувствуя — еле-еле растолкал их старшой поутру. Пора было. К обедне хотели попасть в посад Тихвинский…

Потянулся Олег Иваныч, передернул плечами. Кончался отдых — в Тихвине дела надобно было делать: людишек надежных отыскать да проводника по погостам дальним. А то — где там эти Куневичи — пес знает. Говорят, на Капше-реке где-то. У черта на куличках… Хорошо, хоть нога зажила после того капкана, слава те господи!

Хозяевам поклонившись, вышли богомольцы на улицу. Солнце вставало — яркое, чистое — видно, погода направлялась, не то что всю дорогу почти: то снег, то ветер. А тут — и ветер стих, и небо заголубело. Повернулись паломники к церкви, шапки сняв, помолились. Благодарили Господа за день светлый. Олег Иваныч еще и на счастье помолился да на удачу. Очень уж она ему сейчас была надобна.

Человечишко, что по пути к богомольцам пристал, перекрестился по-быстрому, да скорехонько на глаза треух заячий свой надвинул, поднял воротнишко. Глазьями зыркнул. На Олега Иваныча да на Олексаху. А те и не заметили, что давно у них хвост вырос. Не об том думали. Чем дальше от Новгорода уходили, тем меньше опасались людей Ставровых. Расслабились, черти. Покойно было с богомольцами-то — да и холода особые не стояли.

Ходко шли, весело, песни святые пели…

Днесь пресветлая

Богородица-Дева

Христа-Господа рождает

И млеком его питает.

Пеленами увивает,

В ясли полагает,

Звезда пути являет,

Над вертепом сияет;

Волхвы же понеже

Ко Христу приидоша,

Трои дары принесеша:

Злато, ливан, смирну,

Вещь предивну!

Хорошо пели, громко, словно на параде, орелики. Почти что на мотив «У солдата выходной, пуговицы в ряд», только веселее.

Успели к обедне.

В посад войдя — прямиком в церковь Успения. Молились. Помолившись, Олег Иваныч с Олексахой от богомольцев отстали. Отца Филофея дождались, настоятеля, у кого Олег Иваныч прошлый год ночевал, с Гришаней вместе. Батюшка лоб нахмурил, потом улыбнулся — узнал.

— Ну, заходи, Олег свет Иваныч, гостем будешь! Много хорошего о тебе слыхал.

Пошли вместе на настоятелев двор, тут же, у церкви рядом.

Человечишка в треухе заячьем тоже за ними поперся, таясь опасливо. Заприметил, куда пошли, у ворот постоял, башку почесал, задумался.

— Не знаю, что и посоветовать вам, — покачал головой отец Филофей, потчуя гостей пирогами. — Людей охочих легко сыщете, а вот Куневический-то погост — дальний, не всякий туда дорогу знает.

— Ну, нам хотя б людей для начала. Кого присоветуешь, отче?

— Корчму, прости, Господи, навестите. Смотрите только с Емелькой Плюгавым не схлестнитесь, непотребных дев повелителем. Любит Емелька ходить, в корчму, куражиться. А лучше — к кузням сходите, на реку. Там много парней молодых приходят к зиме, молотобойцами наниматься… да не всех берут-от.

Так и решили. На берег пошли, к кузням. Хорош был денек-то, недаром солнце с самого утра сияло. Так и не скрылось, до вечера-то, лишь к закату пошло оранжевым. Тихо было, безветренно, небо — не сказать чтоб синее или голубое, скорее белесое, прозрачное, чистое, словно вымытое. Темнело.