Пурпурные реки - Жан-Кристоф Гранже

Ньеман затаил дыхание. Шампла продолжал:

– И вот тут эксперты сделали любопытное открытие. Они наткнулись на листки новорожденных за последние пятьдесят лет; это первые страницы медицинских карт, которые ведутся в родильном отделении. Однако там почему-то лежали только эти самые листки, как будто... как будто остальное было похищено.

– Где были найдены эти документы? Где именно?

Шампла снова прошелся по кухне. Он пытался сохранять спокойствие, но в его голосе явственно звучала тревога:

– Вот это-то и было самое странное... Все листки новорожденных находились в личных папках одного человека, работника университетской библиотеки.

Ньеман почувствовал, как кровь бросилась ему в голову.

– Его имя?

Шампла боязливо взглянул на комиссара. Его губы дрожали.

– Кайлуа. Этьен Кайлуа.

– Отец Реми?

– Да.

Полицейский вскочил на ноги.

– И вы молчали?! Молчали, зная, чье тело нашли вчера в Герноне?

Директор оскорбленно вскинулся.

– Мне не нравится ваш тон, комиссар! Прошу не путать меня с вашими... подозреваемыми. Кроме того, я рассказывал вам о мелком административном происшествии, о сущем пустяке. Какое отношение оно может иметь к убийствам в Герноне?

– Ну, это уж мне решать какое.

– Пусть будет так. Но я ведь сообщил все это вашему лейтенанту. Так что успокойтесь. Вдобавок я не открыл вам никакой тайны. В городе эта история известна всем и каждому. О ней даже писали в местных газетах.

В эту минуту Ньеман не хотел бы увидеть себя в зеркале. Он знал, что его лицо искажено такой свирепой напряженной гримасой, что его родная мать не узнала бы. Полицейский вытер рукавом мокрый лоб, помолчал и сказал чуть спокойнее:

– Извините меня. В этом деле черт ногу сломит. Убийца нанес уже три смертельных удара и, скорее всего не остановится на этом. Так что здесь важна каждая мелочь, каждая подробность. А где же теперь хранятся эти старые листки?

Директор слегка расслабился.

– Их вернули на место, в архивы больницы. Пока компьютерщики еще не закончили свою работу, все бумаги хранятся внизу в полном объеме.

– И, конечно, среди них имеются листки ваших маленьких гениев, так ведь?

– Не их непосредственно – документы относятся к более раннему периоду, до семидесятых годов. Но некоторые из листков содержат сведения об их родителях или о родителях родителей. Вот это-то меня и смутило. Я ведь уже изучал эти листки во время своего расследования. Так вот, все они были на месте, вы понимаете?

– Значит, Кайлуа просто стащил дубликаты?

Шампла снова заходил по кухне. Вся эта загадочная история привела его в нервное возбуждение.

– Да, дубликаты... или оригиналы. Вполне возможно, что Кайлуа подменил настоящие карточки новорожденных фальшивыми. А оригиналы спрятал в собственные папки, где их и обнаружили.

– Мне никто и словом не обмолвился об этом деле. Разве по нему не велось следствия?

– Нет. Это расценили как анекдот. Чисто административный казус. Кроме того, сам виновник происшествия, Этьен Кайлуа, к тому времени был уже три года как мертв. Так что в конечном счете эта история заинтересовала всерьез одного меня.

– Вот именно. И вам не захотелось просмотреть эти новые карты? И сравнить их с теми, что содержались в официальных досье?

Шампла принужденно улыбнулся.

– Да... конечно. Но я был слишком занят. Вы, наверное, даже не представляете, о какой категории документов идет речь. Это колонки цифр, фотокопированные на отдельных листочках, – данные о весе, росте и группе крови новорожденного... Впрочем, вся эта информация на следующий же день заносится в личную карту ребенка. А эти листочки – только первое звено в досье младенца.

Ньеман подумал о Жуано: ведь тот собирался изучить архивы больницы. Эти карты, при всей их внешней безобидности, теперь интересовали комиссара больше всего остального. Он резко сменил тему:

– Но какое отношение имеет к этому Шернесе? Почему Жуано, выйдя от вас, поехал прямо к нему?

Директор опять смутился.

– Эдмон Шернесе очень интересовался детьми, о которых я вам говорил...

– Отчего же?

– Видите ли, Шернесе является... вернее, являлся официальным сотрудником нашей клиники. Он досконально знал все генетические нарушения наших пациентов. И, разумеется, он первый заинтересовался тем, что другие дети – двоюродные или троюродные братья наших маленьких больных – рождаются такими здоровяками. Кроме того, он вообще страстно увлекался генетикой. Он утверждал, что вся генетическая информация о человеке может быть считана с радужной оболочки его глаз. В некоторых отношениях он был весьма своеобразным врачом...

Полицейский вновь мысленно увидел человека с пигментными пятнышками на лбу. «Своеобразный» – Да, очень верное определение. Особенно если вспомнить тело Жуано, пожираемое кислотой. Он спросил:

– Вы не интересовались его профессиональным мнением в этом деле?

Шампла как-то странно изогнулся, словно шерстяное одеяние царапало ему кожу.

– Нет... Честно говоря, я не осмелился. Вы... вам ведь незнакома подноготная нашего города. Шернесе принадлежал к университетской элите, понимаете? Он один из самых видных офтальмологов этого региона. Заслуженный профессор медицинского факультета. А я всего лишь скромный хранитель этих стен...

– Как вы думаете, Шернесе мог иметь доступ к тем документам – листкам новорожденных?

– Да.

– Вы допускаете, что он мог ознакомиться с ними даже раньше, чем вы?

– Вероятно, да.

Директор стоял, не поднимая глаз; по его багровому лицу струился пот. Ньеман настаивал:

– Считаете ли вы, что он тоже мог заметить подмену настоящих документов фальшивыми?

– Но... я не знаю! Я не понимаю цели ваших вопросов!

Ньеман замолчал. Теперь ему стала ясна подоплека этой истории: Шампла не решился изучать документы, похищенные Этьеном Кайлуа, из страха обнаружить какую-нибудь скандальную информацию о профессорах университета. О профессорах, что царили в городе и держали в руках судьбы таких людей, как он.

Комиссар встал.

– Что еще вы сказали Жуано?

– Больше ничего. Только то, что сообщил сейчас вам.

– Подумайте хорошенько.

– Но это действительно так, уверяю вас!

Ньеман вплотную подошел к врачу.

– Говорит вам что-нибудь имя Жюдит Эро?

– Нет.

– А имя Филипп Серти?

– Так ведь звали вторую жертву?

– Вы слышали это имя раньше?