Королева мести - Джоан Швейгарт

— Мне нельзя обращаться за помощью, — спокойно сказала она. — Человек, нанесший мне рану, мой муж, запретил мне это. Если он узнает, что мне кто-то помог, он сделает еще хуже.

— Но почему он так с тобой поступил?

Она рассмеялась.

— Я подозреваю, что он взревновал. Он не возражает, когда я разговариваю с женщинами-гуннками, но однажды он застал меня беседующей с римлянкой, такой же, как и я, женой гунна, на моем родном языке. А он требовал, чтобы я забыла свой язык. Эта рана должна напоминать мне о моей ошибке. Она у меня уже давно, и, как видишь, я пока жива. Так что, волноваться не о чем.

— Но значит, я тоже должна уйти! — воскликнула я. — Вдруг он узнает, что ты говорила с гауткой, и покалечит тебя снова, уже из-за меня?

— Нет! — воскликнула она. В ее темных миндалевидных глазах читалась мольба. Потом она улыбнулась и сказала уже спокойнее: — Я так давно ни с кем не беседовала. Женщины-гуннки не доверяют мне и никогда не говорят ни о чем личном. К тому же нас тут никто не заметит. Да если и увидит, кто станет портить такой славный день черными мыслями?

Мы обе посмотрели на небо, и я мысленно сказала себе: «Я ничем не лучше гуннов. Я тоже не доверяю ей только потому, что она не гаутка».

— Ты, наверное, заметила, — добавила она, — что сейчас, когда Аттила уехал, все чувствуют себя гораздо свободнее.

Я ощутила желание преодолеть свое недоверие и рассказать ей о том, что мы придумали с Эдеко и что в результате нашей затеи Аттила может и не вернуться. Но потом вспомнила, что меня уже обманывала красивая женщина, которая какое-то время казалась мне приятной и мудрой.

— А твой муж уехал вместе с ним? — спросила я.

— Да.

— Не понимаю, как ты можешь быть такой спокойной, будучи замужем за чудовищем, — покачала я головой. — До этого дня я думала, что это на мою долю выпали самые тяжелые испытания.

Римлянка наклонила голову и посмотрела на меня, выгнув идеальной формы бровь.

— Мне пришлось научиться прощать. Иначе я бы уже давно умерла от отчаяния.

Я не выдержала и рассмеялась.

— Что? Прощать его? Как же так?

Римлянка тепло улыбнулась.

— Неужели тебе не приходилось прощать?

— Приходилось, — согласилась я. — Я простила брата. Но даже это было трудно, и я не смогла бы этого сделать без помощи друга.

— Все люди братья, — ответила римлянка.

Я озадаченно посмотрела на нее.

— Но ты спросила меня о моем муже, — продолжила римлянка. — Сначала мне было нелегко его прощать, но время шло, и я научилась это делать. Я поняла: он просто не осознает, что делает что-то плохое. Он вообще не различает правильного и неправильного пути. Только путь гунна и путь иноплеменника. Мне иногда приходится напоминать себе: если бы я выросла среди гуннов и меня с Младых ногтей учили тому, что прав тот, кто сильнее, то я, скорее всего, мало чем от него отличалась бы. — Она о чем-то задумалась и, как бы сомневаясь, затеребила нижнюю губу молочно-белым пальцем. — Хочешь, я расскажу тебе одну историю, которая помогает мне сдержать гнев?

— Да, конечно! Мне очень интересно!

— Эту историю рассказывал Иисус.

— Иисус?

— Сын Божий, сделавшийся человеком и отправившийся на землю.

— Так ты христианка?

— Да. Слушай. Жил-был король, который однажды решил привести свою казну в порядок. И тут вспомнилось ему, что один человек должен был казне двадцать мер золота. Послал король за этим человеком и потребовал вернуть долг. Но тот пал перед владыкой на колени и, рассказав ему о своих горестях, стал молить об отсрочке. Король же был богат душой не менее, чем золотом, и сказал должнику: «Иди, твой долг прощен!» И тот человек ушел. Но по дороге домой, размышляя о своей удаче, он наткнулся на того, кто должен был ему четыре меры золота. И подумал он, что теперь, когда он свободен от долга, это золото могло бы сделать его богатым, и стал требовать возвращения долга. Должник же пал пред ним на колени и стал просить дать ему еще немного времени. Но тот человек, только что испытавший милость и прощение короля и уже забывший о них, отправил должника в тюрьму.

— Не понимаю, — сказала я. — Какое это все имеет отношение к прощению человека, который убил всю твою семью и ранил тебя?

— Если ты представишь, что король — это Бог, то все станет понятно. Не проходит ни дня, чтобы Господь не прощал мне мои грехи. И кто я такая, чтобы отказаться простить прегрешения другого человека, пусть даже он сам и не просит моего прощения?

— Не понимаю, — покачала я головой. — Человек должен прощать собственного… Но как же тогда быть с врагами? Это кажется мне бессмыслицей.

— Скажи, подруга, есть ли у тебя враг?

— Да, и зовут его Аттила. Он вместе со своим братом вырезал мой народ, когда я была совсем маленькой. До того, как они на нас напали, наш народ насчитывал восемьдесят тысяч человек. А сейчас… — Я замолчала, напуганная тем, как легко смогла забыться. А когда римлянка коснулась кончиками пальцев моей руки, мне пришлось скрыть лицо в ладонях, потому что я плакала. — Я уже так давно здесь, — сказала я. — И ни разу еще не произносила этих слов…

— Поплачь, подруга, я тебя утешу. А потом ты найдешь свое утешение в раю, — прошептала она.

Я опустила руки и посмотрела на пальцы римлянки, все еще касавшиеся меня. И снова меня потрясло ощущение тепла, исходившее от них.

— Ты действительно даешь мне утешение, — прошептала я ей в ответ. — Но скажи, что такое рай?

Римлянка откинулась назад, сложила руки на коленях и подняла глаза к небу.

— Мы называем такое место Валгаллой, — продолжила я. — Интересно, есть ли между ними разница?

Римлянка открыла рот, будто собиралась что-то сказать, но потом передумала.

— Я солгала тебе, — сказала я. — Я не заблудилась. Мой дом действительно далеко, и путь к нему лежит через равнину и горы, на запад. Я пришла в город Аттилы сама, по своей воле. Для того, чтобы убить Аттилу. И, может быть, мне это уже удалось. Все станет понятно, когда они вернутся из похода. — Я всмотрелась в ее лицо в поисках признаков тревоги, но ничего не увидела. — Я ненавижу его, — продолжила я. — И никогда не прощу ему того, что он сделал с моим народом, как, впрочем, и с твоим. Я не знала римлян, но теперь вижу, что ваш народ совсем не такой, каким я представляла его раньше.

Она засмеялась.

— Я — это не все римляне, подруга. Могу лишь дать тебе слово, что я не лучше большинства из них. Однако среди моего народа есть и те, кто гораздо хуже меня. В деревне, где я выросла, было много неправедных мужчин. Это советники, которые следили за справедливостью в нашей жизни. Но еще они собирали налоги, и как только поняли, что с помощью мздоимства разбогатеют, в то время как все остальные станут нищими, то быстро забыли о справедливости в пользу своих собственных интересов. Нам еще повезло, что у нас была церковь, куда мы могли обратиться. Она защищала самых бедных из нас… до тех пор, пока не пришел Аттила и не разрушил все.