Охотники за удачей - Дмитрий Леонтьев

— Я хочу забыть, что я — подлец, — пьяно признался он. — Но… не забывается… Она просила меня о помощи, а я испугался… Я не верил. Я боялся верить. Я думал — сперва заработаю денег, куплю «Ласточкино гнездо» и тогда поверю… Но я бы не поверил, — доверительно сказал он на ухо своей собеседнице, — Я бы считал, что меня любят за деньги… Но я все равно не успел ничего купить. Она умерла. Теперь она — мертвая и хорошая, а я живой и дерьмо… Я пахну?

— Нет.

— Странно. Должен пахнуть. Ты, наверное, еще не почувствовала. Когда меня получше узнаешь — почувствуешь. Я-то себя хорошо знаю… И чувствую. Видимо, прав был художник, говоря: «Каждый получает не то, что хочет, а то, что заслуживает». Вот ты, к примеру, что заслуживаешь?

— Четвертый час разговоров с тобой, — вздохнула она. — Заканчивай ныть, Володя. Давай я лучше отвезу тебя домой.

— Нет у меня дома. Это не мой дом. Я его украл. Я все украл. Я крадун. Я беру у других и забираю себе. Перераспределение такое. Прихватизация. Я решил, что мне больше нужно, чем им. Мне очень хочется, и я беру. Хочешь, для тебя что-нибудь украду? Вон мужик в красном пиджаке идет… Хочешь красный пиджак?

— Нет.

— Это потому, что тебе не нужен красный пиджак, — догадался он. — А вот мне нужно «Ласточкино гнездо», но его нельзя украсть. Чтобы его приобрести, нужно украсть много другого. Тогда я стану честным и хорошим. И скажу об этом всем. И буду удивляться, почему это они смотрят на меня с испугом и отвращением — я же стал хорошим и сказал им об этом? Они обязаны будут забыть все, что я им сделал, и любить меня. А если не будут любить, значит они плохие и жестокие… Господи, какое же я дерьмо! Как хочется все забыть. Все, что было. Или сойти с ума и ничего не понимать. Можно, я сойду с ума? У меня слюни будут свисать на пиджак, и глаза будут вот такие… я тебе сейчас покажу…

— Перестань, — попросила она, — а то я сейчас уйду.

— Не уходи… От меня все уходят… И это правильно. Когда я был офицером, у меня были друзья, и они ко мне приходили. А сейчас я крадун, и от меня все уходят. Думаешь, мне совестно? Чихал я на совесть… Просто мне дерьмово от того, что я — дерьмо… Это мое естественное состояние. Я достиг единства внешности с сущностью… С сучностью.

— Володя, давай я тебя домой отвезу?

— Что ты ко мне пристала? — возмутился он. — Ты, вообще, кто такая? Ты кто?

— Я Лариса, — терпеливо напомнила девушка, — Устенко. Твоя знакомая.

— Не помню… А как мы с тобой познакомились?

— Больше трех лет назад, в этом самом баре.

— А-а, вспомнил! Ты такая зеленоглазая, симпатичная проститутка… Проститутка? Я тебя купил? В смысле снял? Или тоже — украл?

— Нет, — вздохнула она, — я сама… снялась. Ты не очень хорошо выглядел, когда сидел здесь один и пил. Я подошла к тебе, и ты попросил меня остаться… Четвертый час сижу.

— А зачем ты подошла?

— Жалко стало.

— Жалкий Врублевский, — покачал он головой. — Терпеть не могу, когда меня жалеют… Кто ты такая, чтобы меня жалеть? Ты кто?

— Лариса, твоя знакомая… А вот ты явно перебрал.

— Я — Перебрал? — удивился он. — Так меня еще никто не называл… Перебрал Викторович Врублевский… А что? Мне идет…

— Пойдем и мы, — она едва ли не силой подняла его со стула и повела к выходу.

Невзирая на слабые протесты, помогла одеться и вывела на улицу.

— За руль тебе садиться нельзя, — задумчиво глядя на едва стоящего на ногах Врублевского, сказала она. — Придется везти тебя самой. Где твои ключи от машины?

— А вот этого как раз делать и не стоит, — послышался за ее спиной незнакомый бас.

Девушка обернулась и с удивлением посмотрела на выступившего из темноты подъезда огромного, гориллообразного человека. Личность Миронова была столь колоритна, что ей не составило труда вспомнить, где она его видела и кому служит этот устрашающего вида богатырь.

— Что тебе здесь надо? — с неприязнью спросила она, невольно оглядываясь на окна ресторана. — Сейчас друзья Врублевского выйдут, они в зале задержались…

— Не бойся, — пробасил он. — Но и не шуми. Никаких друзей в ресторане нет… Нельзя вам на этой машине ехать. Найдут вас.

— Кто?! Что ты хочешь от нас? Иди своей дорогой.

— Я помочь хочу, — сказал он. — А если будешь голосить на всю улицу, мне придется тебя стукнуть, чтобы язык прикусила… Уходить вам нужно. Убьют его.

Она недоверчиво усмехнулась.

— Вряд ли кто-то на это решится.

— Уже решились, — Миронов, не привыкший к долгим убеждениям, начал терять терпение. — Убьют его. Дни «березкинцев» сочтены. Милиция их разгромит, а мы добьем. Мне до всех «березкинцев» дела нет, а его я в Афгане видел. Не хочу я, чтобы его в спину, поняла? Бери его и увози… А обо мне молчи. Иначе и меня грохнут. Не пожалеют. Поняла?

— Это какой-то подвох, — не верила она. — Ерунда какая-то… И почему я вообще должна кому-то помогать? Разбирайтесь сами. Мне до ваших заморочек дела нет. Я его просто до дома довезти хотела… А вы уж сами, без меня, свои проблемы решайте…

— Убьют его. Сегодня же и убьют. А он вон в каком состоянии, не только защититься, но и понять ничего не успеет. Увези его. Или спрячь до поры, до времени. Может все и образуется… Как-нибудь…

— Не хочу я в такие дела влезать, — воспротивилась она. — Мне своих забот хватает. Я — проститутка, а не добрая тетушка-фея. Когда у вас все в порядке, вы о нас вспоминаете только в одном случае… Вы тут сами разбирайтесь, а я пошла…

— А я тебе сейчас шею сверну, — не меняя интонации, пообещал Миронов, — И никто за тебя не вступится… Что ты за человек?! Баба, она и есть баба… Всегда не уважал, а теперь и подавно не буду. Ни смелости, ни духа… Нельзя ему домой, ты это понимаешь? И оставлять его одного нельзя. Он сейчас ничего не соображает, а как проснется — в драку полезет, а игра-то уже «в одни ворота» идет. Их дело паршивое… А если отвезти его в надежное место, глядишь, и обойдется все, если правильно объяснить… Или поить дня три… А к себе я его взять не могу. Я на виду. Да и не поверит он мне… В общем, решайся. Я предупредил и больше ничем помочь не могу.

— А если его найдут у меня? Меня же убьют… Нет- нет-нет, так дело не пойдет…

— Так мы каши не сварим, — решил Миронов и, подойдя к Врублевскому, дернул его за рукав пальто: — Пошли.

— Куда? — доброжелательно поинтересовался тот и, открыв один глаз, посмотрел на Миронова. — Не пойду я с тобой. Ты бандит и негодяй. Гусарские офицеры с бандитами не ходят… Пшел вон!

— Пойдем, кому говорю! — рассердился Миронов. — Вот ведь горе мне с вами…

— Сейчас я тебя пристрелю, — так же доброжелательно пообещал Врублевский и сунул руку за отворот пальто.

Миронов тяжело вздохнул и вполсилы стукнул развоевавшегося «гусарского офицера» по лбу пудовым кулаком. Раздался отчетливый стук, словно деревянной киянкой вогнали клин, на лицо Врублевского снизошло блаженное выражение, его ноги подкосились, и, подхватив обмякшее тело, Миронов легко вскинул его себе на плечо, вышел на проезжую часть, поднял руку, останавливая частника, и, когда синий «жигуленок» притормозил рядом с ним, распорядился: