Изумрудный шторм - Уильям Дитрих

И тут взорвалась первая бочка.

Все остальные тут же тоже стали взрываться по цепочке, словно петарды. Взрывы эти рвали и рушили дамбу вдоль ее основания, от одного конца до другого, и вот на наступающих пехотинцев обрушилась лавина из грязи, камней, острых щепок и палок. Тут не выдержала и оставшаяся часть конструкции: она обвалилась разом вместе с отрубленными головами, круша и сметая все на своем пути; головы при этом подпрыгивали. А потом вниз хлынула целая стена воды.

Чернокожие кричали, а вода ревела, превращаясь в хаотичный поток из грязи, деревьев и пены, который подхватывал оказавшихся поблизости людей и уносил их с собой – правда, более шустрые солдаты успевали отскочить в сторону. Артиллеристы на редутах между полем сахарного тростника и лагерным резервуаром обернулись и разинули рты от изумления. Вода с грязью стекала с горы и обрушивалась на лагерь, сметая палатки и распугивая ржущих лошадей; волны ее с ревом бились о насыпные стенки укреплений, сложенных из земли и бревен. Солдаты, находившиеся там, в ужасе разбегались в разные стороны, побросав артиллерийские орудия и амуницию.

Потоку не удалось пробить стенки укреплений, но вода перехлестывала через валы и затапливала все, что находилось за ними, оставляя след разрушений на всем своем пути от подножия горы до передовой французов. Все кругом погрузилось в хаос.

А затем началось наступление.

К лощине выдвинулась колонна чернокожих воинов. Она извивалась змеей, и повстанцы издали оглушительный боевой клич – он эхом разнесся по всему полю боя. И вот они ворвались на него через образовавшийся в обороне прорыв. Бряцало оружие, сверкала сталь штыков, а потом вдруг блеснула яркая вспышка – это ударил залп из орудий бывших рабов. Поднялся столб дыма. Французы открыли яростный ответный огонь, и он стал косить ряды чернокожих мужчин и женщин, как стебли сахарного тростника. Но это не остановило атакующих. Все новыми и новыми волнами они налетали на французов. Вел их командир по имени Франсуа Капуа, которого я видел в лагере Дессалина, – настоящий сгусток энергии. Размахивая саблей, он прорывался вперед вместе со своими людьми сквозь плотный огонь. Потом его лошадь упала, но он тут же вскочил на ноги и снова бросился в атаку. После еще одного выстрела у него слетела шляпа, а когда кто-то из повстанцев выронил флаг Гаити, командир подхватил его и поднял высоко над головой, вдохновляя тем самым своих мужчин и женщин.

Французские оборонительные линии наводнили сотни чернокожих. Даже с высоты, где я стоял, были слышны их торжествующие крики. Они действовали столь мужественно и безрассудно, что один из изумленных французов даже зааплодировал им.

И в 1803 году еще попадались настоящие рыцари.

А чуть позже бывшие рабы нахлынули на редуты огромной темной волной, высоко поднимая красно-синие боевые знамена с вырезанной посередине дыркой. Они били противников штыками и резали ножами для рубки тростника, захватывали пушки и поворачивали их стволы на своих врагов. Колонна их теперь распространялась не только на всю вражескую оборонительную линию, но еще и обхватывала ее с флангов. Треск мушкетных выстрелов и грохот пушек достигли апогея. В рядах атакующих появились бреши, но они не сдавались и в ответ рядами выкашивали наполеоновскую пехоту в синих мундирах.

Благодаря моей чуть запоздалой диверсии повстанцы получили полное преимущество.

Побежденные французы начали отступать к Кап-Франсуа и внутренним оборонительным линиям, выстроенным и вырытым близ города, но я понимал: здесь мы полностью разгромили самый большой их гарнизон. Форт при Вертье находился на высоте, с которой было очень удобно отбивать атаки с востока на город, и пушки повстанцев вскоре должны были пробить последнюю линию обороны французов. Рубка шла отчаянная – вскоре все внизу было затянуто густым дымом от выстрелов, и я почти ничего не видел, однако ничуть не сомневался в исходе сражения.

С Рошамбо покончено, это ясно.

Зато я видел Дессалина, который наблюдал за ходом битвы со спокойствием, свойственным разве что Бонапарту. Генерал сидел на большом камне, нюхал табак и с невозмутимым видом взирал на колонны, марширующие мимо него с победными криками. Облака на небе приобрели зловещий серовато-синий оттенок, и, словно в ответ победным залпам, грянул гром и засверкали молнии. Я чувствовал себя богом на горе Олимп.

– Назад, Итан! – Джубаль дернул меня за руку, и предназначавшаяся мне пуля просвистела мимо. Отряд французов, поднимавшихся к нам, изрядно поредел, но несколько храбрецов все же остались, и они продолжали стрелять – в отместку.

Я бросил последний взгляд на весь этот хаос, поднятый нами. Повстанцы продолжали рваться вперед, трехцветные флаги падали на землю, а флаги гаитянской повстанческой армии торжествующе взмывали вверх.

Затем словно разверзлись небеса, и на землю обрушились потоки дождя. Бешено сверкающие молнии словно знаменовали собой великую перемену в мире – белые побежали от черных. Через несколько секунд все мы промокли до нитки и уже не видели за сплошной пеленой дождя, что творится внизу. Будто в театре опустили занавес.

И тогда мы поднялись и побежали в джунгли.

Бежали мы недолго. Погнавшиеся за нами французы преодолели последнее препятствие – вал в том месте, где была дамба, – а затем открыли стрельбу по джунглям и, видимо, ждали ответного огня, который бы выдал наше местонахождение. Но мы не поддались на эту провокацию, и им пришлось удалиться. К тому же армия их отступала, и они не хотели, чтобы им отрезали путь.

Мы наблюдали за ними из зарослей папоротника.

– Это твоя лоа Эзули защищает нас, – заметил Джубаль. – Даже несмотря на то, что ты сумасшедший. – Слухи о моем странном свидании с Сесиль Фатиман мгновенно, как какая-нибудь зараза, распространились среди повстанцев. – Чем ты ответил Эзули на такую любезность?

– Да ничем, – сказал я. – Просто последовал за ней, а потом вдруг вспомнил о жене, и тогда лоа исчезла. Хотя Сесиль считает, что она спасла меня от превращения в зомби. И я, как обычно, не понял толком, что там произошло.

– Такая уж судьба у мужчины: он не понимает многих важных вещей, когда речь заходит о женщинах, – с философским видом заметил мой товарищ. – Они такие же таинственные и непонятные, как перемещения звезд на небе. Но тебе повезло.

– Возможно, – кивнул я. – Мы обязательно победим, друг мой. А это означает, что я должен следовать ключу, который подсказала мне Эзули. Поедешь со мной на Мартинику спасать мою жену с сыном и искать сокровища?

– Если на это дала благословение лоа, то да, конечно. Ты ведь глуп и безрассуден; значит, надо проследить, чтобы ты не попал в новую передрягу.

На сердце у меня потеплело от этих слов. Лучшего союзника и помощника, чем Джубаль, просто представить было невозможно – он мудр, а я хитер, и мы прекрасно дополняли друг друга. Я очень опасался Мартеля и того, что он может сделать с Астизой и Гарри, и крайне нуждался в помощи.

– Мои ребята тоже в тебя поверили, – добавил Джубаль.