Любовь неукротимая - Хизер Сноу

– Datura stramonium[5], – ответила Лилиан.

Пен бросила на кузину недовольный взгляд. Погрузившись в науку, Лилиан, наверное, даже думать начала на латыни.

– А по-английски?

Щеки Лилиан зарумянились от смущения.

– Это такая трава, – объясняла она. – В народе ее называют «дурман вонючий». В семнадцатом веке произошел один инцидент, связанный с этим растением: несколько английских солдат случайно добавили себе в салат листья дурмана. Несчастные так пострадали, что пробыли без памяти одиннадцать дней, а когда пришли в себя, никто ничего не помнил. Мисс Крибб брала дурман прямо в лондонской аптеке, куда ходила за медикаментами.

– Это можно применять в лечебных целях? – изумилась Пенелопа.

– Оказывается. Мне сказали, что в очень малых дозах траву используют для лечения астмы, а также как обезболивающее в хирургии. – Лилиан с отвращением поморщилась. – Но вещество это так опасно, что я не стала бы применять его ни в каких целях. Вероятно, поэтому я практически ничего не знала об этом растении и оно не пришло мне на ум, когда я услышала о симптомах, сопровождающих приступы Габриэля. Мне очень жаль.

– Тут не о чем жалеть, – отмахнулась Пенелопа. – Как ты сама говоришь, невозможно знать все. – Она слабо улыбнулась, и Лилиан ответила тем же.

Кузина осторожно привстала, придерживаясь за подлокотники кресла. Габриэль опустил руки Пен, вставая вместе с Лилиан. Она подошла к Пенелопе и погладила ее по щеке.

– Да, но сейчас тебе так плохо… Я пока оставлю вас наедине, но зайду проведать позже.

Пенелопа благодарно кивнула и закрыла глаза, пока Габриэль провожал Лилиан до двери. Возможно, на какое-то время она задремала, так как голос Габриэля напугал ее.

– Что заставило тебя выпить этот чай?

Он не сел на край кровати, а продолжал стоять в нескольких шагах от Пен. И, если ей не показалось, голос его был злым.

– Предчувствие, – устало моргая, сказала Пенелопа, – прежде всего. Именно благодаря ему я решила внимательнее присмотреться к мисс Крибб.

Слава богу, что на этот раз она прислушалась к своим чувствам вопреки одолевавшим ее сомнениям и терзавшему чувству вины – Пен ведь до последнего была уверена, что Габриэлю стало хуже из-за нее. И если бы страх победил… если бы она не поверила своей интуиции… Пенелопа задрожала, не в силах даже думать об этом.

– Я знала, что, если ничего не сделаю, мы так и не узнаем правды.

– Пен. – Раздражение чуть померкло в его голосе – теперь Габриэль казался грустным.

Она постаралась взглянуть на него. Зрачки ее все еще были расширены, поэтому удалось разглядеть лишь смазанный силуэт, но все же Пен уловила гримасу боли на лице любимого. И она поняла, что он не злится. Габриэль видел ее в момент приступа, как и она его когда-то, и это не пугало его.

– Ты знала, что будет, если выпьешь этот чай. Ты видела, что происходило со мной… – Его голос дрогнул. – Но ты все равно это сделала. Ради меня.

– Габриэль…

– Никто на свете не пошел бы ради меня на такое. Ты спасла меня, Пен. Ты, твоя интуиция, твоя верность и даже твое проклятое упрямство… – Габриэль закрыл глаза на мгновение. – Мне нечем отблагодарить тебя за все это. Я… – Он замолчал, словно не зная, что еще сказать.

Но ему и не нужно было ничего говорить.

– И я бы снова это сделала, – прошептала Пенелопа.

Он подошел к ней и взял ее руки в свои.

– И я, – с чувством сказал Габриэль. – Я бы снова пережил все эти страдания, и даже больше, ради того, чтобы быть с тобой. – Он поднес ее руки к губам и поцеловал. Страстно. С благодарностью. Этот поцелуй доказывал его чувства к ней лучше любых слов. – Я люблю тебя, Пен.

Каждая частичка Пен затрепетала от радости. В этот момент она не могла чувствовать ничего, кроме счастья. У них обоих появился еще один шанс на лучшую жизнь, и оба готовы были окунуться в нее с головой безо всяких колебаний.

– Спасибо, Габриэль, – ответила она, даже не пытаясь сдерживать широкую улыбку. – А теперь прошу, не мог бы ты лечь в эту постель, прижать меня к себе, и тогда я смогу рассказать тебе, насколько сильно тебя люблю.

Так он и сделал. Пен сдержала слово: шепча нежные признания, она ласково целовала его. Это, к сожалению, все, что она могла дать ему, пребывая в таком состоянии. Но и это было восхитительно. А после Пенелопа лежала, устроив голову на груди Габриэля, наслаждаясь его объятиями и звуками биения его сердца.

– А ты знаешь, какой сегодня день, любовь моя? – спросил Габриэль.

Она сонно взглянула на него и чуть качнула головой.

– Двадцать седьмое, – с улыбкой сказал он. – К счастью, нам не пришлось доказывать свою правоту на слушании, но я думаю, сам факт того, что я не безумец, представляет собой больший успех, чем победа перед комиссией. Это ведь значит… сегодня ты выходишь за меня замуж.

Пенелопа застонала, вновь положив голову ему на грудь. Она сомневалась, что сегодня будет в состоянии выбраться из постели…

Габриэль рассмеялся.

– Хорошо, что я понимаю, каково тебе сейчас, иначе бы твоя реакция сильно задела меня. – Он игриво поцеловал ее голову, чтобы у нее не осталось сомнений в шуточном настрое разговора. – Полагаю, я могу дать тебе небольшую отсрочку – времени ровно столько, чтобы успеть подготовить свадебное платье.

– Дай-ка подумать, – зевая, пробормотала Пен. – Оно будет желтым, да?

Хоть она и думала, что этот цвет ей больше не подходит, все равно надела бы такое платье ради Габриэля: кажется, для него это значит очень многое.

– Вряд ли, – задумчиво ответил он.

– Что? – Она подняла голову и бросила на Габриэля изумленный взгляд.

– Ты мне всегда особенно нравилась в желтом как в реальности, так и в моих фантазиях. Когда бы я ни представлял тебя, ты всегда была в желтом. Цвет солнца и радости, беззаботности и счастья – именно такой я буду видеть тебя всегда.

Пенелопа не знала, почему ее так сильно удивлял его ответ.

– Но это также цвет несчастной, неразделенной любви, – добавил он тихо. – Мне нравилось представлять тебя в желтом, пока я был уверен, что ты никогда не станешь моей. Прежде всего потому, что ты была женой моего кузена. К тому же я никогда не осмелился бы рассказать тебе о своих чувствах, я ни за что не хотел, чтобы ты ушла из моей жизни – даже общаться с тобой для меня было счастьем. А потом я думал, что сошел с ума, и понял, что должен оградить тебя от этого.

Слезы жгли глаза Пен, она и подумать прежде не могла, что чувства Габриэля к ней настолько глубоки. Ей больно было осознавать, как давно он любил ее и каких мук, должно быть, ему стоило скрывать свои чувства от целого мира – и все ради того, чтобы защитить ее.