Неизвестный Солженицын. Гений первого плевка - Владимир Бушин

Подводя итог, «Вашингтон стар» сообщает, что сейчас уже нет колючей проволоки поверх забора, но забор, судя по всему, так и остался.

Конечно, никто не может быть вполне уверен, что все рассказанное здесь нам — кристальная, ничем не замутненная правда. Но мы повторим то, что уже говорили: если Солженицын в обоснование достоверности своих многочисленных рассказов и обвинений то и дело приводит такие, например, аргументы, как «за что купил, за то и продаю», «нельзя проверить, но как-то верится» и т. п., — то почему такими аргументами пренебрегать нам? Тем более что мы «продаем» купленное не где-нибудь, а сразу у трех газет, и расходятся они лишь в частностях.

Во время своего грандиозного похода в мае — июне 1994 года из Владивостока на Москву в роскошном вагон-салоне, предоставленном Ельциным, Александр Солженицын, как известно, время от времени в наиболее примечательных пунктах разбивал литературно-политические биваки. Так было и в Омске — там, где великий Достоевский отбывал кандальную каторгу.

Во многом это был типичный для всего похода бивак. На встрече с жителями города писателю довелось услышать, как и везде, горькие, проникнутые болью и гневом слова о нынешнем положении народа. Чего стоят хотя бы только выступления Г. В. Кудрявцевой, врача с «телефона доверия», говорившей о нищете, бездуховности, одичании людей, или инженера П. Рычкова, на примере своего предприятия нарисовавшего страшную картину резкого расслоения общества, нарастающей враждебности в нем, верно сказавшего, что «нас загоняют в денежное рабство».

С другой стороны, как и везде, прозвучали выступления в немалой степени наивно-благостные. Так, один оратор возлагал особые надежды на то, что Солженицын — нобелевский лауреат и потому «сможет определенным образом повлиять на развитие процессов, которые стали неуправляемыми». Три с лишним года тому назад в ответ на мою статью, в которой я неласково писал о таких махровых прогрессистах, как Анатолий Собчак и Гавриил Попов, старый, больной ветеран войны омич В. М. Вершинский прислал мне возмущенное письмо. Там были и такие строки: «У нас в Омске очень много говорят и пишут о ветеранах, какая, мол, огромная забота им уделяется. Но это все трепотня председателя облсовета Леонтьева и ему подобных. На ветеранов чихают, делая лишь для себя красивую жизнь. Они даже запрещают оказывать помощь старикам-одиночкам. А я уверен, Собчак и Попов обязательно обратили бы на это внимание». Ах, дорогой Василий Михайлович, неужели до сих пор пребываете в этой уверенности? Попов, как известно, сбежал от ответственности, а как живут ленинградские ветераны под совиным крылом Собчака, спросите у них… И Солженицын поможет нам ничуть не больше, чем эти два махровых.

Да и кто считается ныне с какими-то там премиями, званиями, регалиями? Ты дело сделай, поступок соверши, ты властному мерзавцу пощечину залепи. Тогда тебе поверят. Но с этим у Александра Исаевича ныне, увы, негусто. Вот щелкнул он мимоходом своего солауреата Горбачева, потом Гайдара, Жириновского, Бессмертных. Иной скажет: «Лихо!» Но нет, это, как всегда у Солженицына, сделано расчетливо, обдуманно, взвешенно: названные фигуры весьма различны, но есть у них одна общая и важная для их обидчика черта, которая и подвигла его на столь отчаянный поступок, — все они не у власти.

А конкретно против какого-нибудь Чубайса или Шумейки он и словечка не молвил. Еще бы! Ведь эта публика церемониться не станет, у них не заржавеет. К тому же как не принять в расчет и то, что любезный друг Лужков, встретивший его на Ярославском вокзале с объятьями и лобзаниями, предоставил пятикомнатную квартиру с двумя ваннами и двумя сортирами в том самом роскошном, с иголочки, правительственном доме, где уже обитали, ползали по этажам шумейки да бурбульки. Да неужто он их на новоселье не позвал? И попробуй вякни теперь против хоть одного. Лужков-то, вестимо, друг наперсный, но если он в свое время недрогнувшей рукой отключал всю систему жизнеобеспечения в квартирах и дачах председателя Конституционного суда, вице-президента, а потом и у парламента страны, у всего Белого дома, то что ему стоит отключить пару сортиров в квартире приезжего литератора из Ростова-на-Дону.

В своей беспощадной критике Александр Исаевич умело обходит не только опасных конкретных лиц, но и опасные конкретные вопросы. Например, еще во Владивостоке его прямо спросили о Курилах. Он ответил: «Надо соблюдать приоритетность проблем. Сейчас 25 миллионов русских оказались вне России. Вот когда решим эту проблему, тогда проблема Курил решится сама собой». Ах, до чего ловко! Он, как видим, в принципе не против отдать Курилы, но в данный момент сумел и русский патриотизм выказать, и японцев, издающих его Сочинения, не обидеть, и системность мышления продемонстрировать… Но ведь вот на что все это похоже. Находясь еще в ссылке, Солженицын заболел. Говорит, раком. И поехал он из своей ссылки в Ташкент лечиться. Там, как водилось, встретили ссыльного страдальца наилучшим образом и довольно быстро вылечили. Теперь он уверяет, что главную роль тут сыграло не умелое, внимательное и бесплатное лечение руками высококвалифицированных советских врачей, а его собственное страстное желание написать «Архипелаг» (и получить Нобелевскую премию). Раньше уверял, что его выздоровление — это вообще лишь промысел Божий, и ничего больше. Теперь на сей счет почему-то молчит… И вот представим себе, что тогда по приезде в Ташкент у Солженицына начался бы острый приступ аппендицита, надо оперировать, или хотя бы нестерпимо заныл зуб. Приходит он с перекошенным ликом к тамошнему врачу по специальности: «Умоляю, помогите!» А тот отвечает: «Надо соблюдать приоритетность проблем. У вас же не то рак, не то грыжа. Вот когда избавим вас от рака, тогда и займемся аппендицитом, зубом. А то мы, допустим, поставим вам серебряную пломбу, а вы, чего доброго, глядь, и сыграли в ящик. Это неэкономично. Приоритетность проблем прежде всего!» Хотел бы я в сей момент видеть мордашку Александра Исаевича…

Возвращаясь к характеристике омского бивака, надо заметить, что наряду с похожестью на другие биваки были у него и свои примечательные особенности. Именно сочетание того и другого привлекло к нему мое внимание.

О типичном кое-что уже сказано. А что было в Омске особенного, непохожего на другие встречи и потому наиболее интересного? По-моему, прежде всего это великое обилие пламенных похвал и раблезианских эпитетов в адрес заезжего гостя. Вот только полюбуйтесь: «великий писатель…», «великий сын России», «великий патриот…», даже «единственный русский патриот», как объявил В. Г. Бахарев. Вроде бы для приличного общества этого уже хватит. Нет, неутомимые омичи продолжают акафист: «духовный пастырь русского народа…», «любезен он народу…», «символ мужества, честности, свободы…» Впечатление, право, такое, словно идет заключительный тур конкурса на лучшую эпитафию, и первый приз — квартира в том самом многосортирном домике. А он сидит и молча слушает, как председатель жюри. Ну хоть бы буркнул: хватит, мол, тошно. Нет!

И пылкие омичи еще наддают жару: «Человек, который представляет истинно русскую национальную культуру…», «Человек, который идет по России и оставляет за собой огненный след…», «Человек, который учил и учит жить не по лжи…» Вы помните Жоржика Ниву? Сколько в Омске у него родных братьев!