Хороша была Танюша - Яна Жемойтелите

Вчерашний день, особенно вторая его половина, помнилась урывками. По дороге в Сонь-наволок мы зашли в магазин, взяли шампанского, коньяку, фруктов, баночку красной икры и прочей закуски. Сергей сказал, что шашлыки он закажет домой, и слово «домой» прозвучало странно по отношению к Сонь-наволоку, потому что там был не дом – не его и не мой, – а нейтральная территория, которую мы только использовали. Хотя ладно, пусть будет «дом», иначе ведь и не скажешь.

И поначалу, когда мы пили шампанское, закусывая фруктами и икрой, было даже весело, мы разговаривали о том, что вот сейчас пьем шампанское. И тени прошлого не забредали в наш дом и не предавали трапезе людоедский оттенок. Потом вместе с шампанским и фруктами мы перекочевали наверх в спальню, где я лежала на кровати на спине, а он осторожно наливал шампанское из фужера мне в пупок, чтобы вылизать, и я думала, надо же, какие буржуазные штучки, и только удивлялась, где он научился такому. За этим занятием он даже забыл, что заказал домой шашлыки, а когда в самый интересный момент позвонили в дверь, соскочил с меня с криком: «Черт! Кого еще принесло?!» и, спохватившись, пошлепал открывать, едва натянув трусы. Я слышала, как курьер с кавказским акцентом объяснял, что очень торопился, чтобы доставить шашлык горячим и что у них лучшие в городе шашлыки… Интересно, остались ли в Латвии кавказцы или же их вытеснили арабы со своими пиццериями?.. В тот момент я еще довольно трезво соображала, если могла задаваться такими вопросами.

Шашлык запивали коньяком. Коньяк, как и шампанское, производится из виноградного листа, то есть в принципе такой коктейль возможен, некоторое время назад его даже подавали в самолетах под названием «Коко» в честь Коко Шанель, однако на земле все оказалось гораздо прозаичнее, и мы порядком опьянели уже на первой бутылке. Тогда-то он и раскололся, что Лайма от жадности высохла и стала как вяленая вобла, даже щеки ввалились и затекли внутрь. Нет, о чем бы он ни говорил, его то и дело сносило на рыбу.

– А кто такая Лайма? – спросила я.

– А это моя латышская жена, мать моего сына, который, в отличие от меня, гражданин Латвии, потому что там и родился еще в советское время, а я получаюсь только отец гражданина, и это, согласись, унизительно. А рыбзаводом владеет Лайма, я только управляющий.

– Позволь, – я никак не могла взять в толк, – но как же у тебя сперва родился в Латвии сын, потом здесь родилась дочь, а потом ты развелся и уехал насовсем в свою Латвию?

– Долго объяснять и вообще это не твое дело, – ответил он грубовато, и мне даже показалось, что если я не заткнусь, он меня ударит.

Ладно, если так, я могу уйти. Я резко поднялась и, накинув пальтецо на голое тело, выскочила на улицу. Там шел мерзкий холодный дождь и было очень противно. Сергей выскочил за мной, тоже что-то накинув на себя, причем мы оба оставались босые и тут же по колено измазались в грязи, но я все же выскочила за калитку, чтобы взять такси… Он поймал меня под фонарем, завернул в полы своего плаща и прижал к себе, будто пытаясь укрыть от дождя. Потом мы вернулись домой и, наверное, вдвоем залезли в душ, потому что с утра ноги оказались чистые.

Взглянув на будильник, я поняла, что уже десятый час. С усилием поднявшись с кровати, подошла к большому зеркалу в стенке шкафа. Зрелище оказалось не столь противным, как я ожидала, возможно, приглушенный утренний свет кое-что смазывал, и контуры тела казались размытыми. Волосы, правда, растрепаны, как у настоящей ведьмы, и левая щека слегка красная. Может быть, вчера он меня все-таки ударил, поэтому я и выбежала во двор. Но этого я уже не помнила точно. Натянув на голое тело его красный свитер, оставленный на кресле, я пошла в ванную. Хорошо, что вчера догадалась взять с собой косметичку. Немного тона, и пропали круги под глазами, теперь я по крайней мере не походила на пьяницу. Проглотив таблетку капотена и расчесав волосы, вернулась в комнату и присела на краешек кровати.

Я вернулась только для того, чтобы еще раз на него посмотреть. Так мне захотелось – посмотреть на него, пока он спит, трезвыми глазами. А потом я намеревалась спуститься вниз и сделать завтрак из того, что осталось от вчерашней трапезы, точнее попытаться сделать что-то вроде омлета и бутербродов…

И тут он открыл глаза. Когда я спохватилось, было уже поздно – он схватил меня за руки и с силой привлек к себе. Его тело было почти горячим, я почувствовала это даже сквозь свитер и не стала сопротивляться.

– И куда это ты собралась? – произнес он вплотную к моим губам.

– Только сделать завтрак, – ответила я как бы в свое оправдание.

– А может, лучше займемся делом?

И мне хотелось ответить: «Да», потому что мне действительно именно этого хотелось. И он стал целовать меня медленно, почти поедая губами. Я пыталась ответить на его поцелуи, но он не позволял.

– Нетерпеливая маленькая ведьма. Тебе всегда мало, да? – произнес он возле моего рта.

В этот момент я ощутила, насколько беззащитна перед ним. А ведь я вовсе не этого добивалась.

1983

Однажды мы уже выпивали вместе. Ну, не вместе, а в одной компании. Весной 1983 года мы всей нашей студенческой группой решили отметить 1 мая. Василиса сказала, что можно собраться у нее, потому что родители как раз уедут к родственникам в Финляндию, а разрешения у родителей она давно не спрашивает, причем это касается не только праздников, но и всего остального.

Что мы на самом деле собирались праздновать? Да уж точно не день солидарности трудящихся, а скорее всего окончательное наступление весны, раннее тепло, зачетную неделю, которую еще предстояло пережить, да и много чего другого – может быть, в целом надежды на лучшую жизнь, которые тогда еще не окончательно испарились, хотя наш строй под названием «развитой социализм» трещал по швам, и все это понимали.

С Василисой отношения у меня остались неплохие, хотя прежней дружбы не получилось. Ее устраивало, что у меня всегда можно было сдуть конспект по истории КПСС и прочим дисциплинам, которые, с ее слов, были вообще ни для чего не нужны и только мешали нам изучать финский. Вдобавок ночами она работала в больнице санитаркой, и заниматься конспектами ей было некогда. В благодарность Василиса давала мне полистать финские и шведские женские журналы, которые ей присылали родственники из Финляндии, кулинарные рецепты в них большей частью оказывались бесполезными, потому что у нас не было и половины необходимых продуктов, зато я с удивлением узнала, что существуют памперсы и противозачаточные таблетки для кошек, что в туалете тоже бывает красиво, а туфель на сезон может быть гораздо больше, чем одна пара. Картинка меня еще потрясла в шведском журнале: открытый шкаф, а в нем на отдельной полке восемь пар туфелек. Василиса говорила, что выйдет замуж за финна и тоже будет так жить. Перспектива казалась сомнительной, однако я молчала.

Накануне мама приготовила салат оливье с рыбными консервами. После смерти папы о колбасе можно было даже и не мечтать, да какая там колбаса, если по большому счету привычная жизнь кончилась, стало недоставать денег, приходилось на всем экономить, и у мамы даже появился пунктик, что я расходую слишком много шампуня и вообще слишком часто мою голову, оставляю в коридоре свет, зачем-то покупаю дезодорант, хотя можно прожить и без него, и так далее. Я отдавала ей всю стипендию, а потом стреляла по двадцать копеек на проезд туда-обратно. Считалось так: зачем мне деньги, если я на всем готовом живу. В нашей большой квартире сделалось неуютно и холодно. Мама перестала завивать волосы, теперь она закручивала их в учительский пучок. И губы больше не красила, опасаясь разговоров, что глядите-ка, вроде бедная вдова, а губы-то намалевала…