Смертники Восточного фронта. За неправое дело - Расс Шнайдер

Он строчил до тех пор, пока в амбразуре не стал виден лишь дождь и дым. Кордтс смотрел, как будто в тоннель всего в метр шириной, и когда Хорнштритт крикнул ему и даже пару раз ударил по плечу, он повернул голову и увидел, что русские все равно наступают — укрывшись за вторым танком. Стоило ему повернуть голову, как к нему вернулось нормальное зрение. Он повернул пулемет в другую сторону и снова открыл огонь.

— Давно бы так! — крикнул напарник.

Кордтс прекратил огонь, когда увидел перед собой свой взвод. Куда они все подевались, почему-то подумал он, хотя они были у него перед глазами. Крабель вылез из воронки в том месте, где застыл первый танк, словно ждал его там. Крабель вскарабкался на танк, и некоторые из русских подняли руки вверх, но Шрадер уложил их одной очередью из своего «шмайсера». Не только Шрадер, но и другие вели огонь с близкого расстояния. Сначала они как по команде появились словно из-под земли, а потом столь же резко исчезли. Все, кроме Фрайтага — вот дурак! Вместо того чтобы броситься на землю, этот остолоп выпрямился среди груд битого кирпича во весь рост, словно часовой или индеец, и стрелял, стрелял, целясь во что-то из своего трофейного автомата.

Крабель спрыгнул с танка и, падая, увлек за собой Фрайтага.

Так прошло несколько долгих секунд — дождь и никакого движения.

Кордтс и Хорнштритт застыли на месте возле своего пулемета.

Где-то рядом разорвалась мина Теллера. Первый танк исчез из вида. Кордтс дернул головой, однако никакой боли на сей раз не почувствовал. Не иначе как ее уравновесил собой выплеск адреналина, и потому он ничего не заметил.

— Ну вот, кажется, пронесло, — произнес Хорнштритт пару минут спустя.

— Какой сегодня день? — спросил у него Кордтс.

Хорнштритт удивленно уставился на него. Кордтс перевел взгляд на второй танк. Этот был оснащен как-то необычно. Прямо на глазах у Кордтса они возникли непонятно откуда и теперь развернулись и покатили обратно. Некоторые из них были видны ему как на ладони, хотя до этой минуты он почему-то их не замечал. Бронемашины почему-то двигались не навстречу ему, а наоборот, прочь, по направлению к мосту через Ловать. Теперь он уже не мог узнать каждого по отдельности и даже задался про себя вопросом, почему он видел их так ясно всего несколько минут назад. Впрочем, это был даже не вопрос, а лишь случайная мысль, что промелькнула в его сознании и исчезла навсегда. Похоже, что впереди идет Гебхардт, их лейтенант. Второй танк, тот, что изрыгал огонь, пыхнул еще одним огненно-красным облаком. Те, что были ближе к нему, оказались с ног до головы забрызганы этими жуткими красными каплями и кричали от ужаса.

Они едва держались на ногах от изнеможения — Кордтс, Хорнштритт, другие солдаты, все, кто стоял у амбразуры в стене «Гамбурга». Но оно продолжалось, то, что происходило, продолжалось. Время, и без того неясное, исчезло совсем, перестало быть временем. Да что там время, человеческие личности перестали существовать. Сказывались постоянное напряжение и усталость, и в конечном итоге за личностями последовали и жизни, они гасли одна за одной. Второй танк (а к этому моменту уже прошло какое-то время) полыхал. Казалось, что бушует пожар после взрыва на нефтяной скважине. Танк вспыхнул огнем после того, как противотанковое орудие несколько раз выстрелило по нему.

Кордтс вновь ощутил, что его охватывает слабость. Несколько минут ему никак не удавалось нажать на спусковой крючок пулемета — как то бывает во сне, когда вы хотите бежать, но почему-то не в состоянии сдвинуться с места. Но потом все прошло само по себе, он даже не заметил, как это случилось. И тогда он увидел, что они возвращаются, и выпустил над их головами несколько огненных дуг. Другие пулеметчики, спрятавшиеся среди груд битого кирпича, последовали его примеру.

Хейснер вернулся первым. Кордтс бросил в его сторону быстрый взгляд, но затем был вынужден посмотреть еще раз. Очки, казалось, приросли к лицу Хейснера или, точнее сказать, сплавились: линзы запотевшие, в трещинах, в копоти. Кордтс успел разглядеть только самую малость, но с него хватило и этого. Хейснер устремился в блиндаж. Вскоре до слуха Кордтса донеслись крики и хлопанье дверей.

Остальные шли медленно, неверным шагом — черные от дыма и копоти, шатаясь. Они несли на себе какого-то солдата. Оказалось, что это Крабель. Там был Фрайтаг. Шрадер. Гебхардт. Всего семь или восемь человек. Некоторые из них посмотрели на Кордтса, словно хотели убедиться, что он вернулся из забытья в этот мир, однако ничего не сказали по этому поводу. Они лишь устало опустились на бетонный пол, слишком усталые, чтобы поднять голову и окинуть убежище взглядом. Большинство сидели, тупо уставившись в пол или же в какую-то только им одним видимую точку на уровне глаз. Фрайтаг тоже пришел сюда. Он потянулся и похлопал Кордтса по плечу. Ему едва-едва удалось обхватить пальцами его шею, после чего устало опустился вместе со всеми на бетон.

Почему-то чернота Крабеля показалась ему еще более отвратительной, чем чернота остальных — она блестела, блестела от дождя и пота на его лице и от ожоговых волдырей. Шрадер и еще один солдат отнесли его в дальнюю часть блиндажа, откуда по-прежнему доносились крики и удары, словно кто-то чем-то громко бил по чему-то. То был Хейснер, а также санитар, который кричал на Хейснера, пытаясь осмотреть его.

На лицах застыли омерзительные ухмылки, скорее то были широко раскрытые глаза, нежели мертвые отвисшие губы. Там были те, кому пришлось взять на себя ответственность, Шрадер, например, или Гебхардт. Было слышно, как лейтенант разговаривает по радио. Или это только Кордтс слышал, а другие — нет. Кордтсу казалось, что он просыпается, вторично стряхивая с себя сон. В первый раз мир для него начал приобретать резкие очертания, когда час назад Шрадер встряхнул его за шиворот, и вот теперь он приобретал их снова. Кордтс прислушался к тому, что говорил Гебхардт в ответ какому-то голосу, который долетал сюда из «Синг-Синга».

Затем Гебхардт начал оглядываться по сторонам — нужно было собирать народ для второй контратаки в направлении моста. Он собирал очередной взвод, собирал всех, кто еще держался на ногах. Кордтс опасался, что в нем увидят свежие силы, и рухнул на бетонный пол рядом с Фрайтагом.

— Давно пора, — сказал ему тот.

Кордтс сидел, не сводя глаз с Гебхардта. Наверно, ему все-таки стоило остаться рядом с пулеметом, однако сил, чтобы снова встать, у него не было. Ладно, пошло все к дьяволу. Он был частью взвода Шрадера и, если потребуется, скажет то же самое вслух.

Однако Гебхардт так и не заговорил с ним, и другие солдаты, которых он сумел собрать, были вынуждены еще какое-то время ждать, когда наконец получат приказ и пойдут в атаку. Лица у них были скорее хмурые, нежели одержимые жаждой мести, а по большей части такие же усталые и опустошенные, как и у тех, кто только что вернулся из-под вражеских пуль. Ждать пришлось довольно долго, секунды складывались в минуты. Они сидели и молча курили, не зная, что ждет их впереди, а те, что только вернулись, тоже курили, каждый в своем собственном коконе усталости.