Аэропланы над Мукденом - Анатолий Матвиенко

Одна беда — снова закровоточила рана от вылета на «Дуксе». Отрядный врач зубоскалил, что вблизи от «Морана» у штабс-капитана слишком сжалось очко — вот дырка и открылась. Снова замазав и залепив ее, он отправил военлета на сутки ночевать в лазарете, чем спас от бурной попойки по поводу сбитого японца, хотя совсем всухую не обошлось.

Глубокой ночью к Дорожинскому пришла Александра.

После невероятного взрыва эмоций, которым не помешала бы не то что пустяковая рана, но и оторванная нога, они лежали во тьме, прижавшись друг к другу и дышали в такт.

— Спасибо тебе, милая. Но почему ты здесь?

— У тебя в койке или в армии?

— Расскажи. Хочу знать о тебе все.

Беспроигрышный вариант, когда мужчина не просто распускает павлиний хвост, вещая о том, что важно ему одному, а спрашивает у женщины, пытаясь понять ее. Тем более в постели, когда, кажется, уже получил что хотел.

— Когда была гимназисткой, переболела тифом с осложнениями. Доктор сказал, что у меня по-женски ничего не получится, я осталась бесплодной. Что ж, Бог дал хотя бы выжить, нельзя его гневить — надо радоваться сущему и не грезить о несбыточном. Жили мы под Питером, тогда и узнала о конкурсе летнабов. Слишком хилый для беременности и весьма мелкий мой организм для армии подошел идеально. Кстати, моя прабабка, по преданиям, была первой в России женщиной- воздухоплавателем. Вот и причина, по которой я пошла не в медицину, а в авиашколу. — Александра улыбнулась своим воспоминаниям и продолжила: — Знаешь, в Гатчине я в тебя заочно влюбилась. У нас было фото первого вашего набора на фоне самохваловской «четверки». Ты там такой герой, высокий, усатый, задорный. Плюс репутация бретера и бабника.

— С бабником преувеличение. Всего одна интрижка с замужней дамой, из-за дуэли ее раздули до Александрийского столба.

— Не разочаровывай меня. Вот, стала я фельдфебелем и отправилась в Киев. Стояли мы не в городе, а на восточном выезде, в Борисполе. Знаешь, когда куча молодых офицеров, а женщин в отряде лишь три, и на кривую-косую принц найдется. Но я точно решила, что замуж не пойду — не хочу своей бездетностью кому-то жизнь портить. Но и романы крутить опасно, если хоть какой слушок по части поползет, от клейма распутной девки не отмазаться. За время службы было у меня двое избранников, исключительно неженатых. Один погиб по нелепости, другой ушел из армии. Оба замуж звали и оба наш секрет сберегли. Так что и ты молчи, ладно?

— Конечно! — он осторожно погладил ее грудь, слишком маленькую для зрелой женщины, которой за тридцать, но из-за низкого роста кажущейся совсем ребенком. Соски напряглись, и минут на двадцать им вдруг стало совсем не до разговоров.

— Я на твои вопросы ответила? А, на второй не совсем. Слушай. Когда ты у нас появился, постаревший по сравнению с фото, стесняющийся забавной раны, ты показался мне до того милым, что... Не знаю, как это сказать. А потом, когда ты прервал обычный полет и куда-то умчался, я стояла у кромки поля, ждала... Время вышло, вдруг почувствовала, что ты можешь не вернуться. Если пилот не приземлился в срок, мы знаем — в двух случаях из трех он уже не прилетит никогда. Так жалела, что не поцеловала тебя хоть раз. Ты знаешь, сколько мне лет, а вот такая сентиментальная дура. Ты вернулся! Бог дал нам еще один день вместе на этом свете, и я не могла упустить его. Никогда не буду матерью и ничьей женой, но хочу урвать маленький кусочек счастья.

Дорожинский недоумевал, как в маленьком коллективе что-то можно скрывать. В частности, пришлось поговорить по душам с эскулапом, который давал иногда ключ от палаты, а буде она занята, пускал в свою комнату, уходя к офицерам раскинуть картишки. Но вряд ли он их выдал, парочка настолько светилась своими чувствами, что их разглядел бы даже пилот с борта «Морана».

Эрнст Леман вызвал героя-любовника и сделал ему внушение. Во-первых, обругал за внебрачную связь. Во-вторых, поздравил: почти половина офицеров штурмовала сию твердыню, некоторые — годами, а тут! И кто, позвольте спросить? Пехота! В-третьих, предупредил, что за Александру можно нажить врагов в пол-отряда, кто-то начнет конфликт из ревности, а кто-то из лучших побуждений, «защищая честь» единственной дамы, не считая христовой невесты — пожилой монашки в лазарете. В-четвертых, объявил приказ: отныне ни при каких условиях Дорожинский не летает совместно с «Дуксом», где в экипаже летнабом фельдфебель Турчанинова. Чтобы не было незрелых решений, подсказанных чувствами, а не умом.

Потом началась Мукденская наступательная операция. Естественно, наступали не русские. Князь Куропаткин, гениально осмысливший опыт франко-прусской войны, четко знал, что единственная опасность для армии — коварный охват вражескими войсками, окружение и плен. О том, что окружающая армия должна быть хотя бы вровень со своей жертвой по численности и боеспособности, он не думал. Командующий не принимал во внимание, что враг прет на одном кураже, почти без боеприпасов, фуража и продовольствия, усвоив, что Русскую императорскую армию не гоняет только ленивый.

В результате в огневой контакт с японцами вступали отдельные обороняющиеся части, стоявшие насмерть, или арьергарды, прикрывающие любимый маневр Куропаткина — организованное отступление. Пожалуй, не менее половины солдат, прошедших Маньчжурию, не сделали ни единого выстрела по врагу. Они умирали в окопах пачками от ужасной кормежки, мороза, болезней, надрывались от непосильного труда на фортификационных работах, прогрызая бесчисленные километры траншей, затем без боя отданных армии микадо.

В оба авиационных отряда навезли, наконец, бензин, и военлеты начали бороздить небо Маньчжурии с небывалой интенсивностью. Смешно сказать — авиация, самая передовая техника, а подвоз ГСМ и другой расходки исключительно гужевым транспортом. Каждый вылет «Дукса» — три бочки бензина, пару ведер масла, каждые десять полетов — новые моторы. Потом винты, приводные ремни, шины, свечи, подшипники, тысяча и одна мелочь. В авиаотряде лошадей куда больше, чем самолетов.

Уходя на задание в среднем раз в два дня, Станислав и Александра по очереди ждали друг друга на летном поле, радуясь заходящим на посадку машинам, словно новому рождению. Удачное приземление — значит, будет день и будет ночь, разбавленные обязанностями военной службы, которые оставляют влюбленным достаточно времени, если жертвовать второстепенными нуждами — едой, сном и отдыхом.

Тем временем истребителей пересаживали на «Садко-12». Многие невзлюбили его, и было отчего. Спортивный самолет, на котором в 1902-1903 годах были поставлены рекорды скорости, скороподъемности и высоты, был лишен многих важных черт, присущих «Руссо-Балту». Князь Александр уговорил Самохвалова построить новый истребитель именно на базе рекордсмена. Машина действительно получилась уникальная. Пулемет стоял за редуктором в развале цилиндров V-образного двигателя жидкостного охлаждения и стрелял через полый вал пропеллера, имея на треть большую скорострельность, чем синхронный. Взлетная скорость чудо-птицы получилась около ста десяти километров в час, близко к рабочей скорости «Дукса». Никакой мачты с расчалками, как на «Моране» и других монопланах, — только пара подкосов плоской аэродинамической формы. Вместо противокапотных лыж — обтекатели шасси. На малых скоростях «Садко» был неуклюж, для устойчивости на взлете-посадке на задней стороне крыла опускались закрылки. Впервые киевские авиаторы увидели воздушный винт с регулируемым в полете шагом. Даже потеряв километров сорок от максимальной скорости за счет установки пулемета и дополнительных баков, «Садко» оставался исключительно скоростным аппаратом, сложным в управлении и строгим при посадке.