Белая королева - Филиппа Грегори

— И ты желаешь, чтобы она мне прислуживала? — недоверчиво уточнила я. — Стала одной из моих фрейлин?

— У меня есть на то причина. Если ты помнишь, вторым ее мужем стал лорд Томас Стэнли.

Я кивнула.

— Стэнли называет себя нашим другом и поклялся во всем нас поддерживать, а его армия, находясь у нас на флангах, не только весьма помогла нам, но, пожалуй, даже спасла нас при Блор-Хите. Хотя прежде Стэнли обещал поддержку Маргарите Анжуйской. Он очень богат и пользуется огромным влиянием в стране. Мне действительно необходимо видеть его на нашей стороне. Некогда он получил королевское соизволение на брак с Маргаритой Бофор, честь по чести на ней женился и теперь выразил намерение представить ее ко двору. Я и подумал, что мы могли бы обеспечить ей при дворе достаточно высокое положение. Мне лучше иметь Стэнли в своем Совете.

— Но леди Маргарита, по-моему, утомительно религиозна, — безо всякого энтузиазма отозвалась я.

— Она — дама в высшей степени воспитанная и достойная, так что, уверяю тебя, она быстро приспособится и будет вести себя так, как нравится тебе, — уговаривал меня Эдуард. — Я надеюсь, ее муж станет моим ближайшим помощником. Это как раз такой союзник, который будет нам важен не только сейчас, но и в будущем.

— Ладно, когда ты так мило просишь меня, разве я могу тебе отказать? — Я улыбнулась. — Но не вини меня, если эта Маргарита окажется полной занудой.

— Да я ее и не замечу — я ведь никого не способен толком разглядеть, когда у меня перед глазами ты, — страстно прошептал Эдуард, наклоняясь ко мне. — Так что на этот счет можешь не беспокоиться, пусть она ведет себя как хочет. Кстати, если через некоторое время она попросит, чтобы ее сыну Генриху Тюдору разрешили вернуться домой, можно будет позволить ей это, но только в том случае, если она по-прежнему будет нам верна и сумеет убедить Генриха оставить свои мечты стать наследником трона. Они оба окажутся при дворе и станут служить нам, и постепенно все позабудут, что Ланкастерская династия вообще когда-то существовала. Мы женим Генриха на какой-нибудь милой девушке из дома Йорков, которую ты сама для него выберешь, и дому Ланкастеров придет конец.

— Хорошо, я непременно приглашу Маргариту, — пообещала я мужу.

— Тогда вели музыкантам, пусть сыграют что-нибудь радостное, а мы с тобой потанцуем.

Я повернулась, кивнула музыкантам, и те, посовещавшись минутку, заиграли самый новый и модный танец, пришедший к нам из Бургундии, где Маргарита, родная сестра Эдуарда, следуя не только традициям Йорков, но и традициям герцогов Бургундских, старалась сделать свой двор одним из самых веселых и современных в мире. Этот танец даже назван был в ее честь: «Джига герцогини Маргариты». Эдуард подхватил меня, поставил в центре зала и закружил в быстром танце; все, собравшись в круг, смеялись и хлопали в ладоши, а потом, не выдержав, тоже пустились в пляс.

Наконец музыка смолкла, и я поспешила присесть в тихом уголке, где меня и нашел мой брат Энтони, тут же предложивший бокал эля, который я с жадностью осушила.

— Ну что, я по-прежнему выгляжу как толстая торговка рыбой? — спросила я.

— Ого, а тебя, оказывается, мнение Ричарда уязвляет до глубины души, — усмехнулся Энтони, нежно меня обняв. — Нет, дорогая, ты у нас самая настоящая красавица. И прекрасно это знаешь. У тебя, кстати, тот же дар, что и у нашей матери, — с возрастом ты становишься еще более привлекательной. Черты твоего лица и впрямь изменились — из хорошенькой девушки ты превратилась в прекрасную женщину с тонкими, точно вырезанными чертами. Когда ты смеешься и танцуешь с Эдуардом, тебе вполне можно дать лет двадцать, но когда ты спокойна и задумчива, то напоминаешь дивную итальянскую статую, высеченную из мрамора. Ничего удивительного, что женщины тебе завидуют.

— Хорошо, что пока не мужчины, — улыбнулась я.

Холодным январским днем Эдуард заглянул в мои покои и увидел, что я сижу у огня, подставив себе под ноги скамеечку, и, вопреки обыкновению, ничем не занята. Он жестом велел своим сопровождающим удалиться, а моим фрейлинам приказал нас оставить, и те моментально вышли из комнаты, шурша платьями. Среди них была недавно прибывшая ко двору леди Маргарита Стэнли, которая, как и все женщины, кокетливо поглядывала на Эдуарда — даже она, наша «святая Маргарита»!

Когда она закрывала за собой дверь, Эдуард мотнул в ее сторону головой.

— Это она? Леди Маргарита? Ну и как, достаточно ли она весела и приятна в общении?

— Она держится очень неплохо, — призналась я. — Маргарита прекрасно помнит, и я помню, как она проплывала на роскошно убранном барке мимо окон моего убежища, где я вынуждена была скрываться, когда она наслаждалась мгновениями своей славы. Однако сейчас она знает, как знаю и я, что сила на моей стороне и власть в моих руках. Обе мы об этом не забываем. Мы ведь не мужчины — хлопать друг друга по спине и после битвы говорить: «Не держи на меня зла!» Но мы понимаем, что наш мир переменился, а значит, и мы тоже должны меняться, так что она ни разу ни словом, ни взглядом не дала мне понять: ее заветная мечта — чтобы Генрих Тюдор, ее любимый сын, был признан наследником ланкастерского трона. И ни разу даже не намекнула, будто считает, что ее сын более достоин стать королем, чем наш Малыш, наследник трона Йорков.

— А я, кстати, и пришел по поводу Малыша, — сообщил Эдуард. — Хотя ты, по-моему, и сама хотела мне что-то сказать, верно?

Я сделала вид, что удивлена, и, широко раскрыв глаза, с улыбкой спросила:

— Вот как? И что же, по-твоему, я должна тебе сказать?

Эдуард усмехнулся и, сдернув подушку с резного ларя, служившего также скамьей, кинул ее на пол и уселся рядом со мной. Подушка, набитая свежим сеном, пахла мятой.

— Ты что же, думаешь, я слепой или просто ничего не понимаю?

— Ни то ни другое, господин мой, — игриво отозвалась я. — Как я могу так думать?

— Все то время, что мы знакомы, ты всегда сидела так, как учила тебя мать: спина совершенно прямая, ноги вместе, руки спокойно лежат на коленях или на подлокотниках кресла. Разве я не прав? Ведь именно она научила тебя сидеть как истинная королева. Словно всегда знала, что тебе предназначен трон.

Я улыбнулась.

— Ты прав. Пожалуй, она и впрямь всегда это знала.

— И что я вижу теперь? Средь бела дня ты предаешься лени, да еще и скамеечку себе под ноги подставила. — Эдуард наклонился, приподнял подол моего платья и обнаружил, что я в одних чулках. — Ах, ты еще и башмаки сняла! Но это же просто скандал! Неужели ты становишься неряхой? Неужели моим двором нынче правит деревенская девчонка? А впрочем, моя мать меня предупреждала.

— И что из того? — произнесла я совершенно спокойно.

— А то! Господи, милая, я давно догадался, что ты беременна. Потому что только в этом состоянии ты способна просто сидеть, ничего не делая и подставив под ноги скамеечку. Потому-то я и поинтересовался, уж не думаешь ли ты, что я ослеп?