Костры амбиций - Том Вулф

Поллард Браунинг за соседним столиком оглядывается на них. И Роли оглядывается. И вообще все лица повернуты к ребенку, которого обидели.

Из-за того, что они оба обнимают Кэмпбелл, Шерман видит лицо Джуди совсем близко. Задушил бы ее. Покосился на родителей — они в ужасе.

Отец встает.

— Пойду выпью мартини, — говорит он. — Вы тут для меня все чересчур современные.

* * *

Суббота! Выходной день в СоХо![5]Не прождав и двадцати минут, Ларри Крамер и его жена Рода, Грег Розенволд и Мэри-Лу, с которой Грег живет, а также Герман Раппапорт и его жена Сьюзан усаживаются за столик у окна в ресторане «Хайфонская гавань». Окно выходит на Вест-Бродвей, и там так сияет и искрится весенний солнечный день, что даже городская копоть не в силах его затмить. Не в силах его затмить и зависть, которую Крамер питает к Грегу Розенволду. Они с Грегом и Германом были однокашниками в Нью-Йоркском университете. Вместе состояли в Студенческом союзе. Герман теперь работает рядовым редактором в большом издательстве «Патнем», через него в свое время и Рода устроилась в редакцию «Уеверли-Плейс букс». Крамер — прокурорский помощник в Бронксе, там таких, как он, помощников, 245 человек. А вот Грег, Грег в модном костюме, с роскошной блондинкой Мэри-Лу под боком, — журналист и печатается в «Голосе Гринич-Виллидж». Он пока в их компании бывших университетских умников — единственная звезда. И это заметно всю дорогу. Остальные скажут слово и сразу поглядывают на Грега: как, мол, он отнесется?

Вот и сейчас Герман говорит:

— Вы бывали в ресторане «Дин и Де Лука»? Цены случаем не посмотрели по карте? Там копченая шотландская семга… стоит… тридцать три доллара фунт. Мы со Сьюзан заглянули было один раз.

И смотрит на Грега.

Грег улыбается со знанием дела.

— Это специальные цены для тех, кто приезжает из Шорт-Хиллза, Нью-Джерси, на «кадиллаках».

— Из Шорт-Хиллза на «кадиллаках»? — переспрашивает Рода. Почему моя жена всякий раз сразу подкидывает ему нужную реплику? Да еще заранее улыбается, как будто знает, что сейчас последует остроумный ответ?

— Ага, — отвечает Грег. — Вы поглядите, поглядите в окно. Что ни машина, то «кадиллак севиль» с джерсийским номером. Усекли? — Он говорит еще вульгарней Роды. — А в чем они одеты, которые в «кадиллаках» приезжают, видели? — Мало того что у него низкопробный выговор, но вдобавок и бойкие манеры дешевого комика. — Вылазят из своих старомодных халупок о шести спальнях, сами вырядились в пилотские куртки и джинсы, садятся в «кадиллаки» и катят в СоХо. Кажинную субботу.

Какая пошлость. Но Рода, Герман и Сьюзан восторженно ухмыляются. Им это кажется безумно тонким наблюдением. Одна только Мэри-Лу, золотая красотка, похоже, не особенно потрясена такой осведомленностью. Крамер решил, что будет обращаться только к ней, если удастся вставить словечко.

Грег углубился в рассуждения на тему о том, какие разновидности буржуазных элементов тянутся в артистические кварталы. Мог бы начать с самого себя, между прочим. Поглядите на него. Рыжая волнистая борода лопатой, как у короля червей… зато не видно скошенного подбородка… черно-зеленый твидовый пиджак с огромными подложенными плечами и угловатыми лацканами свободно болтается на цыплячьей груди… под пиджаком — черная майка с надписью: ВИА «Котел гноя»… черные брюки собраны на щиколотках… Последний писк современной богемной моды, «грязно-черный» стиль. А ведь, в сущности, он — благовоспитанный еврейский мальчик из Ривердейла, такого же буржуазного района в городской черте Нью-Йорка, как Шорт-Хиллз на том берегу Гудзона, у родителей есть большой, добротный дом в колониальном стиле, или в Тюдоровском, или какой уж он там… Казалось бы, заурядный занюханный шкет из среднего сословия — а вот поди ж ты, корреспондент «Голоса», всезнайка и обладатель Мэри-Лу Шоколадные Ножки, живет с ней уже два года, с тех пор как она записалась в семинар по газетным расследованиям, который он ведет в Нью-Йоркском университете. Такая девочка, с ума сойти! Фигурка, бюст выдающийся, и вообще классический англосаксонско-протестантский вид. В Нью-Йоркском университете выделяется изо всех, будто инопланетянка. Но влюбилась в Грега до самозабвения и поселилась у него. Им всем с ней непросто. Особенно Крамеру. Какая-то она непонятливая, чужая — и до того привлекательная! Напоминает ту девушку в суде, с коричневой губной помадой. Вот в чем он завидует Грегу больше всего! У него есть такая роскошная женщина — и при этом никаких обязательств, он не вынужден жить в вест-сайдском термитнике, терпеть у себя на шее английскую няню и жену, которая прямо на глазах постепенно уподобляется собственной местечковой мамаше… Крамер бросил взгляд на сияющую рыхлолицую Роду, и ему стало совестно. Нет, он по-настоящему любит своего малютку сына и связан с Родой… священными узами… на всю жизнь. И все-таки… Мы же молоды!.. Мы же — в Нью-Йорке!

Крамер пропускает болтовню Грега мимо ушей. Он глазеет по сторонам. На миг встретился взглядом с Мэри-Лу. Она смотрит на него. А вдруг?.. Но дольше пялиться неудобно. Он посмотрел в окно. По улице идут люди. Почти все молодые… моложавые… так модно одеты! — так современно! — и так все сверкают, даже в «грязно-черном», в этот изумительно солнечный весенний субботний день.

И Крамер, не сходя с места, прямо за столиком в ресторане «Хайфонская гавань» дает себе клятву, что проникнет на равных в этот мир. Девушка с коричневыми губами смотрела ему в глаза, и он смотрел ей в глаза, пока оглашался вердикт присяжных. Крамер выиграл дело. Он убедил присяжных и уничтожил Герберта, тот получит теперь от трех до шести лет, по меньшей мере, у него уже был один уголовный приговор. Крамер показал себя настойчивым, бесстрашным и умным — я завоевал победу. И — ее. Пока старшина, негр по фамилии Форестер, зачитывал вердикт, Крамер смотрел ей в глаза, и она смотрела ему в глаза, и это продолжалось, кажется, долго-долго. Тут не может быть никаких сомнений.

Крамер попробовал еще раз перехватить взгляд Мэри-Лу, но не вышло. Рода просматривает меню. Он услышал, как она спрашивает у Сьюзан Раппапорт:

— Вы поели, как сюда ехать?

Сьюзан отвечает:

— Не-а. А вы?

— И мы нет. Мне бы только поскорей из дому вырваться. Теперь шестнадцать лет и мечтать нельзя.

— О чем?

— Да вот, чтобы съездить в СоХо, когда охота придет. Или куда-нибудь. Наша няня в среду съезжает.

— Пригласите другую.

— Ты что? Знаешь, сколько мы ей платим?

— Сколько?

— Пятьсот двадцать пять долларов в неделю. Мать выкладывает. Уже четыре недели.

Вот спасибо! Удружила. Давай, давай, рассказывай этим ентам, что твой муж не в состоянии оплатить какую-то вшивую няню для ребенка! Но Сьюзан отвернулась и смотрит в окно. С той стороны на тротуаре стоит незнакомый юноша и, пригнувшись, вглядывается во внутренность ресторана. От их столика его отделяет только толстое зеркальное стекло. Наклоняется все ближе, ближе, сейчас прижмется носом. Они смотрят на него все вшестером, но он, похоже, их не видит. У него гладкое, юное лицо, мягкие, волнистые светлые волосы. Верхняя пуговица рубахи расстегнута, сверху синяя куртка с поднятым воротником — похож на молодого авиатора прошлых времен.