Я — Господь Бог - Джорджо Фалетти

— Он шел следом за мной.

И тут же появился Джереми Кортезе в той самой куртке, что и в день их знакомства. Когда Вивьен бросилась ему навстречу, он сразу узнал ее. Трудно забыть человека, с которым связано обнаружение трупа.

— Здравствуйте, мисс Лайт.

— Мистер Кортезе, мне нужно кое о чем спросить вас.

Слегка растерявшись, но понимая, что другого выхода нет, начальник стройки согласился на ее просьбу:

— Слушаю вас.

Вивьен отвела Кортезе в сторону, чтобы не оставаться на проходе, где рабочие могли помешать им, и начала издалека, как можно отчетливее произнося каждое слово, как будто они говорили на разных языках:

— Мне нужно, чтобы вы как следует напрягли свою память. Знаю, что прошло много лет, но важно услышать ваш ответ. Очень важно.

Кортезе кивком подтвердил, что понял, и молча ожидал продолжения. Вивьен подумала, что он похож в эту минуту на участника игры «Кто хочет стать миллионером», настолько сосредоточен.

— Мне известно, что вы работали в фирме, которая строила здание в Нижнем Ист-Сайде, то самое, где произошел взрыв в минувшую субботу.

Тень опасения и тревоги мелькнула во взгляде начальника стройки. Эта небольшая преамбула означала, что полиция интересуется лично им. Плечи у него поникли, в голосе послышалось беспокойство:

— Мисс Лайт, прежде чем ответить, могу ли я сам задать вопрос? Мне нужен адвокат?

Вивьен постаралась успокоить его и развеять опасения.

— Нет, мистер Кортезе, вам не требуется адвокат. Я прекрасно понимаю, что вы тут ни при чем. Мне нужно только выяснить пару вещей.

— Да, слушаю вас.

Вопрос, который задала Вивьен, словно зафиксировал на его лице выражение растерянности:

— Среди людей, работавших с вами на строительстве того здания, не помните ли человека, у которого лицо и голова были обезображены шрамами?

Ответ последовал незамедлительно:

— Помню.

Сердце Вивьен заколотилось.

— Уверены?

После первого тревожного вопроса Кортезе, похоже, пришел в себя и смог продолжать разговор. Казалось он спешил отчитаться, чтобы поскорее забыть об этой неприятной беседе.

— Он работал не в моей бригаде, но помню, что встречал иногда человека со шрамами. Должен сказать, на такое лицо невольно обращаешь внимание.

Сердце Вивьен забилось еще сильнее.

— Помните, как его звали?

— Нет. Я даже ни разу не разговаривал с ним.

Огорчение Вивьен тут же сменила родившаяся идея.

— Да благословит вас господь, мистер Кортезе. Тысячу раз благословит. Вы даже не представляете, какую услугу оказали мне. Идите работайте и ни о чем не беспокойтесь.

Пожав ему руку, Вивьен тут же удалилась, а Кортезе остался посреди дороги, бледный от волнения, но облегченно вздохнувший.

Вивьен набрала на мобильнике номер капитана и заговорила, не дожидаясь ответа:

— Алан, это я, Вивьен.

— Что случилось? Куда ты пропала?

— Можешь отозвать своих людей. Больше не нужно искать имя.

Она подождала немного, чтобы Белью осознал ее слова.

— Разошли как можно больше людей во все больницы Нью-Йорка. Пусть проверят все онкологические отделения и выяснят, не умер ли там за последние полтора года человек со шрамами на лице и голове.

Теперь, когда рак довершил свою работу и я уже по другую сторону…

Белью, как, впрочем, и Вивьен с Расселом, уже наизусть знал письмо. Волнение подчиненной тотчас передалось ему.

— Ну ты и молодец! Немедленно отправляю людей. Ждем тебя.

Вивьен выключила телефон, сунула его в карман и торопливым шагом, смешавшись с толпой, направилась в управление.

Она заплатила бы какие угодно деньги, лишь бы стать обыкновенной женщиной среди обыкновенных людей. Сейчас же ей приходилось, глядя на каждого встречного, с тревогой задаваться вопросом, из тех ли он, кого она потеряет, или из тех, кого спасет. Ее хрупкая надежда непосредственно касалась и всех вокруг.

Возможно, человек, разбросавший после себя бомбы, словно камушки в известной сказке, умирая, как все люди, все же оставил также имя и адрес.

Преподобный Маккин неохотно пробирался сквозь толпу гостей, заполнявших кафе «Ботхауз». Лицо его носило следы бессонной ночи, проведенной у телевизора, когда он жадно, словно изголодавшийся, вглядывался в изображение на экране и в то же время мысленно гнал его из своего сознания как нечто ужасное.

Я — Господь Бог…

Эти слова продолжали звучать в его голове, словно отвратительное звуковое сопровождение зрелища, которое продолжала воспроизводить память. Искореженные машины, разрушенные здания, пламя, раненые, залитые кровью люди. Рука, оторванная взрывом от туловища, лежащая на асфальте и безжалостно схваченная телекамерой.

Он глубоко вздохнул.

Он долго молился, прося утешения и просветления там, где обычно находил их. Потому что вера всегда служила ему утешением, отправной точкой, откуда он исходил, и конечной точкой, куда прибывал всякий раз, каков бы ни был пройденный путь.

Благодаря вере началась эта история с общиной, а благодаря результатам, достигнутым со многими ребятами, он позволил себе мечтать — о других «Радостях», других таких же домах по всей стране, где молодые люди, пристрастившиеся к наркотику, перестали бы чувствовать себя мотыльками, кружащими вокруг свечи. Сами же ребята стали в каком-то смысле его силой.

Но в то утро он ходил среди них, стараясь скрыть свою озабоченность, улыбаясь им, когда нужно, и отвечая, когда ждали ответа. Однако едва оставался один, как все снова обрушивалось на него, словно вещи, высыпающиеся из битком набитого шкафа.

Впервые за годы служения церкви он не знал, что делать.

В прошлом он уже оказался однажды в таком положении, еще когда жил в миру и не понимал, что единственное его желание в жизни — служить Богу и своим ближним. Тогда он развеял свои сомнения и тревоги, войдя в мир семинарии.

Теперь же все происходило по-другому. Он звонил кардиналу Логану без особой надежды. Будь тот в Нью-Йорке, преподобный Маккин встретился бы с ним скорее для того, чтобы получить нравственное утешение, а не разрешение, на которое — он знал — надеяться не приходилось. Ни в те сроки, ни на тех условиях, какие требовались.

Он хорошо знал железные правила, которые определяли отношения с верующими в этом вопросе. Это один из важнейших принципов веры — каждый должен быть уверен, что может прибегнуть к таинству исповеди со свободной душой и без опасения, расплачиваясь покаянием за отпущение своих грехов. Но церковь обязывала своего служителя молчать, тем самым обрекая на смерть сотни других людей, если теракты продолжатся.