Морской узел - Андрей Дышев

– Ты глянь, он плачет! – обрадовался один из дебилов. – Или это у него глаза вытекают?

– Точно плачет! – отозвался другой. – Ах, какие мы нежные! Как нам себя жалко! Дай-ка я ему еще разок врежу!

Ну и что? – думал я с ошеломляющим равнодушием. Если удавлюсь, невелика будет утрата. Собственно, я уже умер, меня похоронили. И что? Светопреставления не произошло, город как жил, так и продолжает жить. А пользы сколько будет! Ирина наконец вздохнет свободно и найдет себе настоящего, сильного и верного мужика. И Дзюба откажется от своей страшной затеи. Все равно мне не жить. Дзюба сказал слишком много такого, чего я не должен был знать.

И я уже внушал себе, что своей смертью принесу людям благо, и предательство уже не казалось мне таким страшным… Но длилось это безумие лишь мгновение, и стоило мне только представить себя перед радужной лупой телекамеры, где я бормочу про Бари с канистрой бензина, как снова сознание заливали адова чернота и ужас.

Я отупел от боли, которую вызывали мысли. Я мечтал потерять сознание или сойти с ума. А еще лучше – превратиться в животное. Сильное, свирепое животное, которое не боится будущего, не умеет переживать, которое не терзает совесть, и дерется оно с самоотверженной храбростью за свою нишу, отведенную ему на земле.

Насыщаясь этой животной идеей, я даже привстал, чтобы начать крушить все вокруг собственной головой, но дебилы возмутились, закричали, и тут мне показалось, что они сильно толкнули меня на скамейку – настолько сильно, что я крепко припечатался щекой к железной перегородке. Вдобавок оба навалились на меня, ругаясь и грохоча ботинками по рифленому полу. И тогда я понял, что это слишком резко затормозила машина.

– Не слонов везешь! – крикнул кто-то из дебилов.

Мне в плечо уперлось колено. Звонко стукнул о скамейку приклад автомата. Дебилы ворчали, кряхтели. Двигатель машины не работал. Снаружи доносились приглушенные голоса. Должно быть, мы въехали во двор тюрьмы… Но я тотчас усомнился в этом. События разворачивались как-то не так, возникла какая-то неувязочка. Я мечтал сорвать с глаз повязку.

Дебилы вполголоса переговаривались между собой. Тут я услышал, как со скрипом отворилась дверь, и тотчас раздался пронзительный вопль:

– Лежать!! Всем лежать!! Руки за головы!!

Я стоял на коленях и не знал, что мне делать. Рядом со мной тяжело сопели дебилы. Металлические детали экипировки скрежетали о пол. Разрывая барабанные перепонки, прогремела оглушительная очередь, от которой у меня еще долго звенело в ушах. Кто-то схватил меня за воротник пиджака. И я, не зная, что происходит и что мне делать, подчинился чужой воле.

– Вылезай! Вылезай! – орал мне кто-то над ухом, и тотчас снова: – Лежать!! Всем лежать!!

Я на четвереньках прополз вперед, нащупал край кузова и съехал по нему вниз. Почувствовав под ногами твердую опору, выпрямился. С меня рывком сорвали повязку. От ослепительного света я зажмурился, успев увидеть лишь мутную зелень зарослей. Толчок в спину заставил меня побежать вперед. Меня качало, словно я стоял на палубе в шторм, перед глазами плыл серый фургон милицейской машины с распахнутыми настежь дверями.

– Давай, давай! Шевели ногами, узкоглазый!

Удивленный, я обернулся. Размахивая тяжелым пулеметом, за мной стоял Пацан. Он был бы вылитым голливудским супергероем, если бы не узенькие плечи и впалая грудь и если бы не желтоватые руки, покрытые редкими рыжими волосиками. А во всем остальном – вылитый Рэмбо.

Я обрадовался, не задавая себе вопроса, а чему, собственно, радоваться? Ну, разве что мгновениям относительной свободы… Пацан во все стороны крутил головой, размахивал горячим стволом, из которого еще выползал дымок. Водитель милицейской машины сидел на своем месте неподвижно, как убитый, положив голову на руль. Рядом с ним трясся от страха представитель телеканала, прижимая к груди, как дитя, камеру. Слегка сплющенным передком милицейская машина упиралась в белый автофургон с надписью «Хлеб» на борту. Дверь фургона была распахнута, и можно было разглядеть стопки деревянных отполированных лотков.

– В кузов! Живо! – скомандовал мне Пацан.

Я попытался под шумок раздвинуть границы своей свободы.

– Ты мне хоть руки освободи! – попросил я, но Пацан, сверкая болотными глазами и золотой коронкой, ткнул мне в живот пулеметный ствол.

– Молчать, чукча, а то подпалю в твоей заднице лед!

И тут я понял, что этот скоротечный поток событий уносит от меня бесценное и временно бесхозное сокровище. Я оттолкнул ствол и, подгоняемый несущимися мне в спину изощренными ругательствами, кинулся к кабине милицейской машины, заскочил на подножку и по-собачьи ловко вцепился зубами в мочку уха телевизионщика. Тот взвыл от боли и страха, справедливо полагая, что сейчас я перегрызу ему горло. Продолжая удерживать мягкую, чуть солоноватую мякоть в зубах, я тихо процедил:

– Кассету мне под рубашку…

Телевизионщик подчинился беспрекословно. Боясь пошевелить головой, чтобы не оставить свое ухо в моей пасти, он извлек из камеры кассету и принялся торопливо проталкивать ее между пуговицами моей некогда свежей и белой рубашки. Пацан за моей спиной орал, как на футболе, и тыкал мне пулеметом в то место, которое находилось непосредственно перед его лицом. Я знал, что он не выстрелит. Не для того же он выкрал меня у милиции, чтобы прострелить мне ягодицу?

Наконец кассета провалилась мне под рубашку и налипла к потному животу. Я спрыгнул с подножки.

– А-а-а! Да ты еще и голубой! – хрипел посаженными голосовыми связками Пацан, уверенный, что я на прощанье осчастливил телевизионщика долгим поцелуем, и точным движением, преисполненным презрения, дал мне под зад пинка. Это помогло мне забраться в хлебный фургон. Пацан захлопнул дверь. От пулеметной очереди задрожали в нишах лотки.

Прошло немного времени, и загудел мотор. Все вокруг меня заскрипело, закачалось, пахнущий свежим хлебом лоток низвергнулся откуда-то из-под потолка и двинул меня по голове. Я сидел на полу, обалдевший от того, что произошло, и спрашивал себя, готов ли я сотрудничать с бандитами, готов ли рассказать им все, о чем меня спросят, если я получу гарантии, что они помогут мне освободить Ирину? А они смогут это сделать! Вон какой у них пулемет – от одного его вида хочется встать на цыпочки и изобразить умирающего лебедя. И Пацан отчаянно храбр. Блеском своей золотой коронки и хриплым голосом он запросто парализует всю охрану управления… Я вспомнил, как когда-то Игнат умолял меня ввязаться в драку с бандитами и освободить яхту: «Ты же крепкий, сильный!» Теперь я оказался в его положении, и мне хотелось сказать те же слова Пацану да низко поклониться ему в пояс.

Было только одно очень большое и тягостное «но». Мне не трудно было догадаться, о чем станут спрашивать меня бандиты. Все их интересы крутились только вокруг яхты, и они наверняка захотят узнать, где она сейчас находится. Но я ведь уже почти наверняка знал, для какой цели им нужен «Галс»! Да еще эти коробки, гайки и болты, которые грузил на борт несуществующий Гарик… Мне страшно было думать о том, что Дзюба и бандиты заодно, они делают одно и то же дело. И это липовое нападение на милицейскую машину – не что иное, как розыгрыш, смена декорации, попытка сломить мою волю еще более изощренным способом…