Всем смертям назло - Вадим Давыдов

Я прошу вас, ваше величество, дать ваше Высочайшее Соизволение на вступление в брак моей сестры, вдовствующей графини Дэйнборо, урождённой графини Роуэрик, с лицом, чья принадлежность к дворянско-рыцарскому сословию не может быть документально подтверждена. Если это по каким-либо причинам невозможно, прошу вас ввести мистера Джейкоба Гура в рыцарское достоинство за оказанные им Британской империи услуги. Если и это невозможно, прошу вас позволить мне отказаться от моего законно наследуемого титула графа Роуэрика и передать его мистеру Гуру с тем, чтобы он и моя сестра могли соединить свои судьбы. К сожалению, это единственное, чем я располагаю и чем я могу распоряжаться. Именно поэтому я прошу вас, ваше величество, разрешить мне распорядиться им единственно возможным и единственно достойным образом – ради счастья моей сестры и мужчины, которому я обязан всем остальным, в том числе и самой жизнью…»

Уоллис отложила письмо:

— Это та самая графиня Дэйнборо, которая?…

— Да, Уоллис. Та самая.

— Ты слышал об этом?

— Да. Кое-что, не всё, разумеется. Там произошла какая-то очень тёмная история. И масса людей была в этом замешана, даже кое-кто из наших родственничков, — король усмехнулся. — Ужасный скандал. Жаль, что я ещё не был тогда королём. Я бы не позволил этим прохвостам спустить дело на тормозах.

— Не нужно, милый, — остановила его Уоллис. — Ты разгневан на них совсем не за это.

— Ты права, — согласился король, — не только за это. Но и за это тоже.

— Бедный мальчик. Ничего нельзя для него сделать?

— Можно, — король улыбнулся и посмотрел на неё. — Я могу это сделать. Ты считаешь, что это необходимо?

— Боже мой, Дэвид, — Уоллис покачала головой. — Если есть возможность подарить счастье хоть кому-нибудь, — как ты смеешь раздумывать?!

— Я знал, ты скажешь именно так, — король вздохнул. — Как глупо, Уоллис. Я могу разрешить эту проблему одним росчерком пера. А сам…

— Не стоит сейчас об этом, милый. Сделай то, что ты должен.

— Конечно, мой ангел. Конечно, — он снова посмотрел на неё. — Это так невероятно, Уоллис. Мы живём каждый день, совершенно не помня себя, не думая ни о чём, — просто живём, и всё. И вдруг!

— Тебя тронула эта история.

— Несомненно. Несомненно, Уоллис. Я понимаю, что чувствует этот мальчик. И эта женщина. Если всё на самом деле так… Это удивительно созвучно тому, что чувствую сейчас я сам. Вероятно, поэтому? Не знаю. Скорее всего. Когда понимаешь: всё на свете – только иллюзия. И единственное, к чему стоит стремиться – быть рядом с любимой. С любимым.

— И всё-таки, милый. Есть долг.

— Да. Но каждый решает для себя, в чём он.

— Ты позовёшь его?

— Конечно. Но сначала… Сначала я позову кое-кого ещё.

* * *

— Прошу, господа, — король указал Черчиллю и адмиралу Синклеру на глубокие кресла, и сам опустился в такое же. Взяв из коробки сигару, жестом пригласил гостей присоединиться к курительному ритуалу.

После нескольких ничего не значащих фраз и обмена любезностями, предваряющих разговор, возникла, наконец, долгожданная пауза. Король отложил тлеющую сигару:

— Что вам известно о мистере Джейкобе Гуре, джентльмены?

Черчилль и Синклер быстро обменялись удивлёнными взглядами. Интерес, проявленный королём к государственным делам, да ещё в столь неожиданной области, был явным сюрпризом для обоих. Проще было Черчиллю – он в настоящее время не занимал никаких постов, не входил в правительство, был лидером парламентского меньшинства и сейчас находился здесь скорее в качестве информируемого, как представитель оппозиции, нежели в качестве непосредственного участника событий. Другое дело – Синклер. С тех пор, как он сменил на посту начальника СИС скоропостижно скончавшегося от апоплексического удара Мэнсфилда Камминга, которого считали туповатым служакой, менее всего способным руководить таким тонким инструментом, как разведка, дела в службе шли ничуть не более блестяще. Конечно, самой грандиозной проблемой была недооценка роли стратегической разведки со стороны правительства, следствием чего был недостаток финансирования. Кроме того, что Синклер, бывало, оплачивал мероприятия службы из собственного кармана, проблема состояла ещё и в том, что на работу в разведку частенько приглашали не столько профессионалов – военных, аналитиков, специалистов по работе с информацией, — сколько «своих ребят», «лондонцев» и «клубных мальчиков». Сам Синклер был не столько разведчиком, сколько военным моряком, имеющим более или менее поверхностное представление о теории разведывательной деятельности. Во всяком случае, с такими зубрами, как Николаи[40]или Матюшин, он был просто не в состоянии конкурировать. Поэтому сказать, что СИС регулярно оказывалась в положении игрока в бридж, вдруг обнаружившего, что его партнёры играют в гольф – значит, не сказать вообще ничего. Глядя на добродушное лицо адмирала, король даже испытал нечто, похожее на раздражение от этого неуместного и непростительного добродушия. Непростительного – для главы секретной службы. К сожалению, подумал Эдуард, подобные назначения выходят далеко за рамки моей компетенции. А собственно, почему?! Мысль об этом поразила короля. Но гораздо больше его поразило то, что подобная мысль вообще пришла ему в голову.

В перечень прямых обязанностей адмирала Синклера, как и его предшественника на этом посту, никогда не входило – да и не могло входить – сообщать королю секретные сведения. Вообще покойный монарх, Георг Пятый, никогда не проявлял интереса к работе разведки столь открыто, — вероятно, довольствовался информацией, предоставляемой членами Кабинета. В любом случае, Синклер ощутил себя между молотом и наковальней, — непонятно, сколь исчерпывающе он может информировать короля, что тот вообще знает и каков будет резонанс, когда Кабинету станет известно о настоящей беседе. Он снова посмотрел на Черчилля. Непонятно, — почему король пригласил именно сэра Уинстона? Ведь всем известно, как Черчилль относится к увлечению короля этой… гм… американкой. Синклер и сам считал эти отношения абсолютно недопустимым мезальянсом, в том числе с позиций государственных интересов. Почему же именно сэр Уинстон? Не потому ли, что именно сэр Уинстон настаивал на том, чтобы графиню Дэйнборо не слишком мучили допросами и расспросами, в особенности официального характера? Вот теперь пусть и отдувается, как хочет, подумал Синклер. И тут же решил – ничего не выйдет. Черчилль мог сам заставить отдуваться кого угодно. Даже короля. Похоже, всё-таки ему, Синклеру, придётся отвечать на вопросы. Если не на все, то на основные – это уж как пить дать. И Синклер, который, несмотря на излучаемое добродушие, отнюдь не рвался исполнить роль жертвенного агнца, попытался перехватить инициативу:

— Позволено ли мне будет узнать, чем вызван ваш интерес к этой персоне, ваше величество?