Нерон - Игорь Князький

Похороны Поппеи сделали для всех очевидной новую политическую опалу в римских верхах. Нерон запретил участвовать в церемонии одному из самых выдающихся сенаторов — Гаю Кассию Лонгину. Знаменитый правовед, по сведениям Светония, к этому времени ослепший,[222] смирно жил, ни в какие заговоры не встревая. Последним заметным политическим его деянием было выступление в сенате, повлекшее за собой казнь четырехсот рабов Педания Секунда. Тогда Кассий выступил как строгий ревнитель неуклонного исполнения римских законов и обычаев предков. Почитание предков и стало причиной внезапного озлобления против него Нерона. В доме Кассия хранились изображения его знаменитого предка Гая Кассия Лонгина, одного из руководителей заговора против Цезаря и участника его убийства. Строго говоря, никакой крамолы в хранении изображения предка здесь не было и быть не могло. Потому наличие изображения республиканца Гая Кассия Лонгина времен Гая Юлия Цезаря в доме правоведа Гая Кассия Лонгина времени Нерона никак нельзя было считать чем-то непозволительным или вызывающим. Правда, Нерону нашептали, что статую именно убийцы божественного Юлия достойный правовед окружил особым почитанием и на ней даже начертана надпись: «Вождю партии». А это означает, что Кассий почитает предка именно за то, что тот был действительно вождем партии заговорщиков, совершивших в мартовские иды далекого 610 года от основания Рима (44 год до н. э.) убийство диктатора Рима. Нерон не мог не вспомнить при этом, что его великий предок незадолго до гибели великодушно простил Гаю Кассию то, что тот сражался против него на стороне Помпея и приблизил к себе наряду с Марком Юнием Брутом. Недоверие к Кассию усиливало и то, что в последнее время с ним сблизился молодой честолюбивый Луций Силан, племянник не так давно погубленного Нероном Торквата Силана, вся вина которого заключалась в том, что он был праправнуком божественного Августа и потому мог в случае чего претендовать на звание принцепса. Таким образом, дружба старого Кассия и молодого Силана в глазах Нерона приобретала опаснейшие черты: перед ним явный зародыш гражданской войны, государственного переворота! Кассий, следуя примеру почитаемого предка, может организовать заговор с целью убийства Нерона, а Луций Силан, принадлежащий к роду Юлиев, готовый кандидат в новые принцепсы!

Никаких, правда, свидетельств о наличии у обоих даже тени подобных намерений и в помине не было, но такие мелочи давно уже не смущали Нерона. Он только что едва не прозевал опасный заговор. Когда б не явились с доносом Милих и его супруга, неизвестно, чем бы закончилось появление Нерона в цирке в день, намеченный заговорщиками для решительного действа. Ныне же он раздавит возможный новый заговор в зародыше, а заодно и возможного претендента на звание принцепса.

С обвинениями в адрес мнимых заговорщиков особенно не мудрствовали. Луцию Силану приписали то же, что и покойному дяде его Торквату. Но, поскольку голословность их была слишком очевидной, к делу привлекли еще и жену Кассия Лепиду. Клевета, возведенная на нее, превосходила все мыслимые пределы. Несчастной женщине приписали кровосмесительную связь со своим племянником, а также некие злокозненные священнодействия — колдовство против принцепса. Привлекли к суду заодно, наверное, для придачи «заговору» большей солидности, дабы он внешне походил на изобличенный заговор Пизона, еще трех сенаторов и одного всадника. Но Нерону не захотелось имитации широкого заговора. Все же заговор Пизона, в котором участвовало немало знатных людей — девятнадцать одних сенаторов и еще семь патрициев, — оставил у него слишком мрачные воспоминания. Демонстрация повторного подобия прежнего заговора выглядела опасной, ибо говорила о крамольной тенденции в римских верхах. Предпочтительнее Нерону казались точечные удары по тем, кто мог так или иначе претендовать на престол или, в силу серьезной обиды на принцепса, мог пойти по пути заговорщика. Поэтому четверка «соучастников» после апелляции к императору избежала наказания. Гая Кассия Нерон счел в силу его старости не самым опасным, и сенатским постановлением он был сослан на остров Сардиния, где мог доживать свои дни в «приятном» соседстве с Аникетом, уже пребывавшим там в качестве мнимоссыльного за своевременные показания о мнимой связи Октавии и мнимом заговоре в ее пользу. Силана должны были сослать на греческий остров Наксос в Эгейском море, привезли для отправки в ссылку в Остию, оттуда не морем, а по суше отправили через всю Италию в Апулию и заточили в городке Барий на побережье Адриатики (совр. Бари в Италии). Поскольку Луций Силан был молод и обладал сильным характером, Нерон приказал с ним расправиться. Явился к ссыльному центурион в сопровождении нескольких воинов — предосторожность не лишняя, так как Силан отличался могучим телосложением и соответствующей физической силой. Предложение самому вскрыть себе вены мужественный Луций презрительно отверг, сказав, что к смерти он готов, но не желает лишать своего убийцу похвалы за выполнение полученного приказа. У Силана достало мужества не только открыто поиздеваться над своими палачами, но, будучи безоружным, он оказал отчаянное сопротивление им и пал как доблестный воин на поле битвы.

Нет, не умерли еще в лучших людях Рима древняя римская доблесть, бесстрашие перед смертью, способность ни при каких обстоятельствах не ронять достоинства. К таким людям, как Луций Силан и многие другие жертвы Нерона, никак не применимы горькие слова, сказанные еще о римлянах времен Тиберия: «О люди, созданные для рабства!»

С таким же мужеством встретили смерть родственники Рубеллия Плавта, его вдова Поллита, ее отец, тесть Рубеллия Луций Ветер, и бабушка Поппиты, теща Ветера Секстия. Здесь Нерону оказал услугу своевременным доносом, как и в случае со Сцевином, неверный вольноотпущенник. Либертин Ветера Фортунат проворовался и, опасаясь справедливого возмездия за расхищение имущества патрона, зная, что тот в немилости у принцепса, сделал на своего благодетеля, коему был обязан свободой, политический донос. Соучастником обвинения выступил еще один не менее «достойный» человек — некто Клавдий Демиан, которого ранее Ветер в бытность проконсулом провинции Азия велел бросить в тюрьму за какие-то позорные поступки. Соучастие в доносительстве на Ветера подарило ему свободу — Нерон немедленно велел освободить обвинителя ненавистного ему человека. Потрясенный тем, что против него, как равного, выставляют его же вольноотпущенника-вора, Луций Ветер удалился на свою загородную виллу, где немедленно появилась стража, ведшая за ним неусыпное наблюдение. Не теряя надежды как-то добиться справедливости, Ветер упросил свою дочь обратиться непосредственно к Нерону. Поллита отправилась в Неаполь, где в это время Нерон услаждал слух подданных своим непревзойденным пением. К Нерону ее не допустили, но она сумела дождаться его выхода и обратилась к принцепсу с мольбой за своего отца. Слезы не вызвали сострадания у императора. Гордость заставила ее оставить униженные просьбы и заговорить с Нероном тоном негодующим, что также оставило владыку Рима равнодушным. Для Нерона приговор Луцию Ветеру был уже делом предрешенным. Кроме того, находясь в дорогом своему сердцу Неаполе, где более всего в Италии ценили его дар певца-кифареда, Нерон не был склонен отвлекаться на государственные дела. Кто знает, начни бедняжка свое обращение к принцепсу с восторженных оценок его пения, может быть, он и смилостивился бы. Но этого не произошло.