Я говорил, что лучше промолчать? - Эстель Маскейм

– Прости, – быстро извиняюсь я. – Я не хотел…

– Мне надо в магазин, а потом я заеду за Чейзом, – холодно обрывает меня мама. Осознаю, что незаслуженно причинил ей боль, и маме стоит больших трудов сохранять спокойствие. Взяв со стола ключи от машины и сумочку, она направляется к выходу и, перед тем как шагнуть за порог, добавляет: – Если буду тебе нужна… тем хуже для тебя. Разбирайся сам. – И мама с силой хлопает дверью.

– Черт!!! – ору я на весь дом.

Почему я не умею подавлять гнев? Как я мог обидеть маму?

Взъерошив волосы, сажусь на нижнюю ступеньку лестницы и, сжав зубы, достаю телефон. Я вне себя от ярости! Дрожащими руками набираю сообщение Деклану: «Я в раздрае. Срочно нужна доза».

Пятью годами ранее

Я уже успел забыть, как нестерпимо болят синяки. Фиолетовые пятна покрывают мои руки и плечи, а вверху живота саднит глубокая царапина: два дня назад отец толкнул меня прямо на угол стола. Целый месяц у нас в семье царили мир и покой… Я должен был догадаться, что все хорошее когда-нибудь кончается. Теперь жизнь идет по-старому, даже хуже. Отец постоянно злится. Наверное, он сердился и до этого, просто держал себя в руках. Его гнев накапливался – и наконец выплеснулся с новой силой. Всю неделю вечерами отец швыряет меня по комнате. Я стараюсь забыться, отрешиться от происходящего…

Не могу сосредоточиться в школе, опять начал грубить учителям. Даже мистер Хейз просил меня зайти к нему после уроков. От одной мысли об этом мне становится тошно. Что я ему скажу? Что в прошлом месяце мое поведение улучшилось, потому что во мне зародилась надежда, я был счастлив и чувствовал себя в безопасности, а сейчас все это у меня отняли?

Сегодня четверг – мы сидим в столовой, я, как и раньше, примостился с краю. Сгорбившись, смотрю в одну точку и помалкиваю. Ребята болтают и смеются, я их не слушаю. Сосредотачиваюсь на собственном дыхании и постепенно выпадаю из реальности…

Я больше не сомневаюсь в том, что ненавижу отца.

Я поверил ему, думал, он и правда изменился, а он меня подло обманул. Если бы отец меня любил, он не нарушил бы своего обещания. Черт, да он с самого начала не стал бы измываться надо мной! Не захотел бы причинять мне боль! Значит, отец меня не любит.

А если так, с какой стати я его выгораживаю? Зачем скрываю, что он творит? Вру, что споткнулся, упал с лестницы, ушибся во время игры с Дином и Джейком. Зачем мириться с вечными синяками, шишками и ссадинами, когда можно рассказать об этом кому-нибудь, и все прекратится? Но… а вдруг все решат, что я лгу? Отец – уважаемый человек, успешный предприниматель в рубашке и при галстуке, с дорогим «Мерседесом» и располагающей улыбкой. А я всего лишь ребенок. Почему верить должны мне, а не ему? К тому же я так долго вру о том, откуда взялись синяки, что, возможно, уже поздно говорить правду…

Мысли беспорядочно мельтешат в голове, и вдруг до меня доходит: своим молчанием я пытаюсь защитить не отца, а маму и братьев. Не хочу разрушать семью. Ведь они счастливы вместе… Что, если мама никогда мне этого не простит? Не хочу, чтобы и она на меня сердилась.

Мистер Хейз говорил, что я могу все ему рассказать. Станет ли он сомневаться в моих словах? Может, намекнуть ему, что я боюсь идти домой, и тогда он сам обо всем догадается? А я буду вроде бы и не виноват…

– Тайлер! – Кто-то пихает меня локтем и попадает прямиком по царапине. Подскочив, резко оборачиваюсь. – Так ты идешь или нет? – теребит меня Дин. – Ты вообще слышал, что Блейк предлагает?

– Что? Куда? – Только сейчас замечаю, что все уставились на меня, а Тиффани, переглянувшись с Рейчел, закатывает глаза.

Лицо горит от унижения. Нельзя выпадать из реальности, когда я с друзьями, иначе все сочтут меня чокнутым. Вопросительно смотрю на Блейка Монтгомери, который топчется у нашего стола, теребя рюкзак. Когда он только к нам подошел? Черт, надо следить за тем, что происходит вокруг.

– Мы собираемся поиграть в футбол после уроков, – объясняет Блейк – добродушный здоровяк. Он учится уже в восьмом классе, но не задирает нос и всегда с нами здоровается. Кажется, они с Джейком приятели. – Ты с нами? – Внезапно улыбка сползает с его губ. Покосившись на ребят, Блейк нерешительно переминается с ноги на ногу. – Ох, совсем забыл. Тебе же папа не разрешает. Извини. Не бери в голову.

Обычно напоминание о запрете отца вызывает у меня огорчение и разочарование, однако неожиданно мое терпение лопается, как перетянутая струна, и во мне вскипает какое-то новое чувство. Я понимаю, что злюсь. Не на Блейка, а на отца. Меня трясет.

Я вскакиваю и, размахнувшись, впечатываю кулак Блейку в челюсть.

– Тайлер! – хором ахают ребята.

Блейк падает на пол и недоуменно таращится на меня, машинально схватившись за подбородок. Во мне клокочет бешенство. Вместо Блейка я вижу перед собой отца. Явственно ощущаю его хватку на своих плечах, и кровоподтеки начинают болеть еще сильнее. В груди разгорается ярость, я не в силах ее унять.

Кидаюсь на Блейка и, зажмурившись, принимаюсь осыпать его ударами.

Ненавижу отца! Ненавижу, ненавижу!!!

Слышу, как вокруг меня собираются люди. Друзья пытаются докричаться до меня, хватают за покрытые синяками руки, стараются оторвать от Блейка. Опомнившись, Блейк пытается стряхнуть меня и заезжает кулаком мне по лицу, рассекая губу. Но я не испытываю боли: я к ней привык.

– Прекратите! – гремит низкий мужской голос.

Чьи-то сильные руки, похожие на отцовские, одним рывком сдергивают меня с Блейка. Едва не свалившись, с трудом удерживаю равновесие и открываю глаза.

Блейк лежит на полу. Нас плотным кольцом окружает толпа. Ребята толкают друг друга, стремясь получше разглядеть, что происходит. Рядом застыли мои друзья, бледные и растерянные. Почему-то я в основном смотрю на Дина. Сзади кто-то крепко держит меня на случай, если я вновь наброшусь на Блейка. Осторожно оборачиваюсь, и сердце у меня замирает: я вижу полицейского.

Наши дни

Целый час до прихода Иден нервно слоняюсь по коридору. Дома никого. Так и подмывает садануть по стене! С трудом сдерживаюсь: охота была штукатурку портить. Нет, что-то случилось, я точно знаю. Тиффани на меня злится, и надо срочно как-то ее умаслить. Без конца названиваю ей, но она не берет трубку. На сообщения тоже не отвечает. Тревога нарастает с каждой минутой. Не надо было портить с ней отношения – особенно сейчас, когда держит меня на прицеле.

Поэтому, когда наконец Иден возвращается, я сразу кидаюсь к ней.

– Что она тебе сказала? – требовательно спрашиваю я. Конечно, зря я говорю с Иден в таком тоне. Я не хочу ее обидеть. Тиффани вынуждает меня проявлять самые худшие качества. – А ты ей что?

Иден, бледная как мел, качает головой. В ее глазах застыл ужас.