Побег из Вечности - Саша Южный

– А вы можете сказать мне адрес? – осторожно поинтересовался я.

– Разумеется! – произнес Эмигрант. – Они начинают где-то в семь – начале восьмого и заканчивают к двенадцати.

– По каким дням? – спросил я.

– Вторник, четверг.

Сегодня был вторник.

Дом находился в глубине района. Спецпроект советских времен. Я поставил машину возле нужного подъезда. Для этого мне пришлось нагло въехать на полкорпуса на газон. Но я боялся не узнать Аллигатора. Лампочка над подъездом светила тускло, к тому же пролетело немало времени.

По тротуару, с интервалом в несколько минут, прошли двое человек и скрылись в подъезде. Ни один не походил на Аллигатора. Потом на проезжей части блеснули фары, и серебристый внедорожник «инфинити» медленно проплыл мимо меня, очевидно пытаясь отыскать свободное место поближе к подъезду. Он нашел его на три корпуса позади меня и долго туда пристраивался. Видимо, не хватало места. Наконец это ему удалось. Потом хлопнула дверца, коротко мяукнула сигнализация, и мимо меня прошел человек, который вполне мог оказаться Аллигатором. Я догнал его у самого подъезда:

– Извините, сигареты не найдется? Приятеля жду, отойти невозможно, а свои закончились.

Человек окинул меня подозрительным взглядом и молча протянул пачку «Мальборо». Это был Аллигатор. Он сильно сдал и имел нервный вид, да и манеры его теперь не были такими плавными и вальяжными. Я вытянул из пачки сигарету, поблагодарил и направился к машине. Дверь подъезда за моей спиной хлопнула не сразу. Это означало, что Аллигатор смотрит мне вслед. Узнать он меня не мог: я был в вязаной шапочке, натянутой на самые глаза, и в очках. Скорей профессиональная привычка.

Я простоял возле дома еще около десяти минут, на тот случай, если Аллигатор все-таки что-то заподозрил и теперь торчит у подъездного окна, наблюдая за мной. Не думаю, что он мог позволить себе больше. Его ждали партнеры по преферансу. Выезжая, я кинул взгляд на номер «инфинити» и запомнил его.

Через неделю Маховецкий свел меня с двумя типами, по виду натуральными дегенератами, только в дорогих костюмах. Меня не покидало ощущение, что их приодели пять минут назад где-то за углом специально для встречи.

Маховецкий, заметив сомнение в моих глазах, отозвал меня в сторонку и негромко спросил:

– А как, по-вашему, должны выглядеть живодеры?

Я пожал плечами.

– Вот то-то и оно, – произнес детектив. – Это лучшие. Всего по Москве спецов такого ранга было шестеро. Жертвы в их умелых руках «пели» так, что заказчик мог узнать не только нужную информацию, но при желании услышать и «Песню варяжского гостя» в том же исполнении. Четверых убрали. Кое для кого они стали опасны, так как накопили в себе слишком много информации, которая, попав в чужие руки, могла обернуться проигрышем в борьбе за власть, финансы и прочее. Люди работали не на криминальных авторитетов, они имели дело с более серьезными структурами. Этих же двоих сберег для себя один человек, отправив их подальше от Москвы. Человека впоследствии убили, а они остались. Вы как нельзя лучше подходите друг другу.

– Чем же?! – удивился я.

– Они больше не хотят связываться с информацией, за которую их могут убить, и, соответственно, с организациями и людьми, которые способны на это. А вы просто человек, частное лицо. И информация, которую вы собираетесь получить, она важна только для вас и для ваших оппонентов. Конечно, некоторый риск есть и здесь, но он минимален. А они на мели.

– Понятно, – сказал я. – Никогда бы не подумал, что специалисты такого рода могут быть в дефиците. Мне кажется, гладить человека по спине утюгом через простыню, чтобы он не прилипал, могут любые уголовники.

– Это не пытка – детская шалость. На настоящую пытку способен далеко не каждый. Вы мыслите стереотипами, которые вбило в вашу голову кино. Иногда такое происходит. Убить человека, допустим, из того же пистолета гораздо проще, чем резать его живьем на куски. Здесь нужны стальные нервы и полное отсутствие воображения.

– А как же сыворотка правды, разве ее не существует? – спросил я. – Я думал, что теперь есть более гуманные способы. Химия и прочее.

Маховицкий усмехнулся:

– Все-таки вы насмотрелись дешевых фильмов. Сыворотки правды нет. Существуют, конечно, препараты, которые подавляют психику, делают человека безвольным, болтливым, но, что он скажет под их влиянием, это большой вопрос. Он может сказать то, что ему хочется или что нравится. Знаете, как говорят, наврал по пьянке. Так и здесь. Истину устанавливает только боль или страх. Но человек не всегда боится. Так что лишь боль по-настоящему владеет истиной, и у нее нет конкурентов.

– Ну хорошо, – сказал я. – Можно еще один вопрос, правда он не относится к делу, просто любопытно?

– Спрашивайте, – сказал Маховецкий.

– Почему они так принарядились?

– Хотят выглядеть респектабельней, произвести впечатление.

– Респектабельней. В таком-то деле?! – удивленно произнес я. – Они бы произвели гораздо больше впечатления, если бы пришли сюда в штанах с бурыми пятнами и портфелем, в котором брякали какие-нибудь железки.

Маховецкий усмехнулся:

– Ладно, подойдем к ним, а то они уже нервничают.

Когда сели за столик, я лучше рассмотрел этих типов. Вблизи они выглядели еще более неважно и старше, чем издалека: щуплые фигуры, сухие, в глубоких морщинах лица, неопределенного цвета волосы и невыразительные голоса, которыми они по очереди представились: Валерий и Сергей.

Их, наверное, можно было назвать несчастными людьми, если бы не характер работы. Позже я сказал об этом Маховецкому.

– А ты думаешь, что они счастливые? – хмыкнул он. – Они и есть несчастные. Выброшенные за борт люди. Эту работу они не выбирали. Им приказала Родина. Теперь ее нет.

Живодеры запросили двадцать тысяч евро. Десять за похищение и десять за процедуру допроса. Я согласился и передал все, что они попросили, кроме фотографии: адрес, цвет машины, ее марку и номер, а также описал внешность Аллигатора.

– Ладно, обойдемся без фотографии, – сказал один из мастеров.

– Только осторожнее, – предупредил я. – Этот тип непрост. Не зря Аллигатором зовут. Бывший начальник безопасности.

Мои собеседники лишь молча усмехнулись.

Квартира была без мебели. Ее сняли за два дня до операции и оснастили видеокамерами, направленными на стул, стоящий посреди комнаты. Все, что Аллигатор скажет, должно было попасть на пленку.

Шел второй час ночи. Пора бы, подумал я, и выглянул в окно. Внизу медленно засыпал город. Было ощущение, что он ворочается с бока на бок, томимый неясным предчувствием холодов. Стояла грань зимы и осени, та самая, про которую говорил Холст. Когда связь времени ослабевает и может произойти что угодно. Хорошо это или плохо, было неясно. Где он теперь? Может, тоже смотрит сейчас в окно, на что-то надеясь, или опять заглядывает в Вечность.