ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны - Фрэнсис Стонор Сондерс

«Почти на каждого либерала в федеральном правительства смотрели с подозрением», - говорил Лиман Киркпатрик (Lyman Kirkpatrick), главный инспектор ЦРУ в эпоху Маккарти. - Атмосфера была такой, которая, по всей видимости, существовала во времена французской революции, когда обвинения и приговоры заканчивались гильотиной. Несмотря на то что в Вашингтоне не было гильотины, имелся более изощрённый способ свести на нет карьеру человека и разрушить его жизнь»[433]. Окончательно расправившись с моралью Госдепартамента, Маккарти переключил своё внимание на ЦРУ, «главную и более важную цель, особенно в том, что касается получения больших личных дивидендов»[434].

Это касалось «интернационалистов», сгруппировавшихся вокруг Отдела международных организаций ЦРУ. Им было что терять, больше, чем кому-либо. В конце 1952 года под подозрения Маккарти попала команда Брейдена. Сенатору стало известно о «больших субсидиях прокоммунистическим организациям»[435]. Это оказалось решающим моментом: неофициальный антикоммунизм Маккарти добрался до разрушающейся, возможно тонущей, наиболее тщательно подготовленной ЦРУ и эффективной сети некоммунистических левых организаций прикрытия ЦРУ. «Одна из особенностей начинания ЦРУ в культурной политике заключалась в том, что она должна была проводиться открыто и публично через Информационное агентство США или другую подобную организацию, - пояснял Артур Шлезингер. - Но это не представлялось возможным по причине Джо Маккарти. Если бы Маккарти знал, что правительство США финансировало некоммунистические левые журналы, а также социалистические и католические профсоюзы, это привело бы к серьёзным последствиям. Именно поэтому ЦРУ делало всё скрыто, чтобы обойти Маккарти»[436]. «Всё это не должно было проходить через бюджет, - сказал один из сотрудников ЦРУ, курировавший Конгресс за свободу культуры, - поскольку ни в коем случае не должно было попасть в Конгресс. Представьте насмешки, которые бы мы услышали в наш адрес: они все коммунисты! Они гомосексуалисты! или что-либо подобное»[437].

«Многие из этих тайных операций, как это ни парадоксально, находились под угрозой срыва по причине самого Маккарти. Он угрожал сорвать завесу в определённый момент, поскольку, по его мнению, ЦРУ было американским агентством, которое идёт на сговор с левыми! - пояснял историк Кай Бёрд. - Это было препятствие, дискредитировавшее идею. В соответствии с ней Америка была передовым демократическим обществом, способным вести разумные политические дебаты. Кроме того, существовала угроза для секретных операций, которые проводились в течение длительного времени с целью обеспечить политический консенсус и удержать Западную Европу в НАТО и в рамках западного альянса»[438].

В условиях, когда ищейки Маккарти рыскали вокруг некоммунистической левой программы управления, ЦРУ должно было уйти в тень как можно быстрее. Однако в этот критический момент заговорил Американский комитет за свободу культуры. В начале 1952 года он провёл закрытое заседание для обсуждения ответа Маккарти. Сразу же стало ясно, что Комитет безнадёжно расколот. Джеймс Фаррелл и Дуайт Макдональд не сомневались в опасности маккартизма. «Угроза сталинизма захлестнула Америку, если даже не весь мир, - утверждал Фаррелл. - Мы видим развивающуюся группу интеллектуалов от маккартизма»[439]. Далее он определил маккартизм как «ничегоневедение», чрезмерное противодействие конформизму и ортодоксальности. Макдональд предложил две позиции: «чистую, которая не предполагает различий между коммунистами и некоммунистами в том, что касается гражданских прав и культурной свободы; и нечистую, предполагающую защиту только тех людей, которые пострадали вследствие надуманных или недоказанных обвинений в приверженности коммунизму»[440]. Он надеялся, что Комитет займёт первую позицию, но считал, что это произойдёт по крайней мере позже. Бертрам Вольф (Bertram Wolfe) заявил в ответ, что «опасность, существующая в Америке в настоящее время, является прямым следствием нашего бездействия по разоблачению сталинистов. Если мы не будем этого делать, за нас это сделают мужчины из клубов»[441](имеются в виду посетители традиционных английских мужских клубов, которые в системе ценностей США выглядели слишком европейскими и аристократичными. - Прим. ред.).

Другой участник дискуссии предостерёг, что в Комитете наблюдается «тенденция вступать в существующую полемику, а затем занимать «официальную» позицию... он взял на себя роль защитника линии, проводимой правительством. Ему нужно изучать новые проблемы и вопросы. Работой машины массовой пропаганды должны заниматься другие»[442]. Эту точку зрения поддержал Ричард Ровер, помощник редактора журнала «Нью-Йоркер». Он отметил: «Наша непосредственная миссия заключается в том, чтобы Европа знала о возможности противостоять маккартизму и коммунистическому тоталитаризму. Главная проблема в этом отношении состоит в том, что политики начинают направлять культуру»[443]. Но Сидни Хук, Даниэл Белл, Клемент Гринберг и Уильям Филлипс, говоря от имени большинства, отказались поддержать всеобщее осуждение Маккарти.

Мэри Маккарти сообщала об этом расхождении в позициях в письме к Ханне Арендт. В нём говорилось, что она «получила сообщение о линии группы Хука. Похоже, поведение Маккарти... не входит в компетенцию Комитета за свободу культуры»[444]. Она также доверительно сообщила, что « Комитет, осознавая отсутствие реальной коммунистической угрозы, заинтересован главным образом в сборе денег для борьбы с коммунизмом в Восточной Европе, или точнее - борьбы с нейтрализмом, который считается первоочередной угрозой. Это было сказано (мне) по секрету»[445]. Далее Мэри Маккарти сообщала, что, с другой стороны, по её мнению, «главной целью борьбы был переход к нейтрализму в стране. Если бы Хук и компания ослабили на мгновение свои попытки, сталинизм возродился бы в государственной власти и образовании. Кульминацией стала бы политика соглашательства за границей. Мне тяжело сказать, что это было - настоящий страх (что кажется фантастикой) или рациональное объяснение. Я не могу поверить, будто эти люди серьёзно думали, что у нас присутствует скрытый сталинизм в широком масштабе, готовый возрождаться при наименьшей возможности... Они жили в страхе повторения ситуации 1930-х годов, когда сочувствующие имели влияние на власть в сфере образования, в печати, театре и т.д. Тогда сталинизм был доходным делом, а эти люди, находясь вне его, стали объектом неуважительного отношения в обществе, мелких экономических притеснений, сплетен и злословий. Они были здравомыслящими и настроенными на успех и культурную монополию. Короткий период взлёта сталинизма в 1930-х годах стал для них настоящим шоком... Они всё ещё продолжают видеть это время во сне; это был реальнее, чем сейчас. Поэтому они почти не замечают фактические ухудшения и не оценивают должным образом роль сенатора Маккарти»[446].