Удиви меня - Софи Кинселла

– Уже? – спрашивает Дэн, но особо расстроенным не выглядит. Возвращаемся на кухню, где Джереми и Адриан уже тоже встали из-за стола и под предлогом того, что они могут не успеть до закрытия переходов в метро, благодарят нас за чудесный вечер и вкусный ужин.

За этот вечер столько всего произошло. Мне нужно успокоиться, нажать кнопку «пауза», собраться с мыслями. Мэри избегает моего взгляда, когда мы обмениваемся поцелуями на прощание. Страстно желаю отвести ее в сторону и спросить: «О чем вы только что разговаривали с Дэном? И почему вы ушли с кухни?» Но не могу найти в себе силы заговорить. Я недостаточно храбрая.

– Мамочка! Я проснулась!

Внутри все обрывается, когда я слышу звонкий голос Тессы сверху.

– Тесса! И ты туда же!

Молниеносно поднимаюсь по лестнице, пока хитрюга Тесса не решит спуститься сама, чтобы «присоединиться к вечеринке». Если у вас есть пятилетние дети, то вы знаете правило пяти секунд: или оказываешься у детской кроватки в мгновение ока, или пеняй на себя. Укладываю Тессу обратно в кровать и сижу с ней, пока она не заснет, прислушиваясь к шагам внизу, последним прощаниям и хлопанью двери. Когда Тесса начинает мирно посапывать, возвращаюсь на лестницу и готовлюсь уже спуститься, как вдруг меня охватывает подозрительное, щемящее чувство. Вместо того чтобы спуститься вниз, иду в ванную комнату на втором этаже, окна которой выходят на дорогу. Заглядываю в окно и вижу, что Дэн и Мэри стоят на тротуаре у дома, разговаривают. Одни.

Откуда я знала, что увижу их там? Просто знала.

Когти тревоги все сильнее впиваются в мое сердце, приближаюсь к окну и немного приоткрываю его. Мэри укуталась в теплую шаль; ее лицо, освещаемое уличным фонарем, выражает искреннее беспокойство. Облокачиваюсь на подоконник и прижимаюсь ухом к приоткрытой щели, в надежде услышать хоть обрывки разговора.

– Теперь ты понимаешь, – произносит Дэн низким голосом. – Я чувствую себя… прижатым к стенке.

В горле встает колючий ком. Вот как, значит? Прижатым к стенке?

– Я понимаю, – отвечает Мэри. – Просто…

Они понижают голоса, почти шепчутся, я могу лишь уловить бессвязные обрывки: «… поговорить с ней…», «А вдруг она сама узнает?», «Нет, она не станет это…», «Будь осторожен».

Мое сердце колотится о ребра, грозя выломать их, когда я в ужасе смотрю на то, как Дэн сжимает Мэри в объятиях. Крепких, долгих, эмоциональных.

Съезжаю вниз по стенке и сажусь на корточки, к горлу подступает тошнота, перед глазами все плывет. Тени тьмы прорастают в моем мозгу, угрожая утянуть в глубину сознания, где сейчас царят страх и отчаяние. Почему я такая доверчивая дурочка? Неужели Дэн и Мэри играли со мной весь вечер, издевались надо мной? Мягкий, успокаивающий голос Мэри, очаровательная улыбка. Вспоминаю, с какой теплотой и дружелюбием она пожимала мою руку на прощание. В конце концов, я ведь и сама признала, что Мэри – хорошая актриса. Как я могла купиться на ее игру? «Люди очень часто предают тебя… обман и предательство идут бонусом к отношениям», – сказала она мне. И тот полный жалости взгляд. Что это было? Намек? Предупреждение?

Слышу, как захлопывается входная дверь, и спешно выбегаю из ванной, лишь для того, чтобы столкнуться с Дэном в коридоре. Лицо моего супруга омрачает тень, глаза его непроницаемы, но я и так знаю, что он думает: «Я чувствую себя… прижатым к стенке».

– Ложись спать, – говорит он, – я уберу со стола. Посуду помоем завтра.

В другой день я бы сказала: «Ну что ты как дурачок!», и мы спустились бы вместе на кухню, смеясь и весело болтая, начали бы убираться и мыть посуду, пока не устали бы и не захотели поскорее уснуть в объятиях друг друга.

Но не сегодня.

Хочу поскорее забраться в кровать и накрыться одеялом с головой. Я чувствую озноб во всем теле, а мои конечности будто онемели. Чувства все тоже притупились, остался лишь один-единственный вопрос: «Что же мне делать?»

Лежу в кровати совершенно одеревеневшая, когда Дэн наконец приходит в спальню и проскальзывает под одеяло.

– А все прошло неплохо, да? – спрашивает он.

– Угу, – умудряюсь промычать я в ответ. – Баранина была просто восхитительной.

– А ребята остались такими же весельчаками, как я их помнил.

– Угу, – снова мычу я.

Воцаряется долгая, странная тишина, а потом Дэн вдруг ни с того ни с сего говорит:

– Я тут вспомнил, что мне нужно отправить одно письмо. Извини.

Вылезает из кровати и шлепает по полу голыми ногами. Десять минут… десять страшных минут пытаюсь себя успокоить. Дэн всегда отправляет электронные письма, иногда даже очень поздно. Он всегда вылезает из кровати, если его посещает какая-нибудь внезапная ночная мысль. Он очень занятой человек. Это ничего не значит. Это ничего еще не значит…

Но ничего не могу с собой поделать. Подозрение подобно голоду, оно точит тебя изнутри. Бесшумно встаю и, едва волоча одеревеневшие ноги, медленно двигаюсь к двери нашей спальни. В кабинете Дэна горит свет, дверь приоткрыта. Осторожно наклоняюсь вперед, заглядываю в щель и встаю как громом пораженная.

Он стоит посреди комнаты и лихорадочно тычет пальцем в экран телефона, который я никогда раньше не видела. «Самсунг»? Откуда у него этот телефон? Зачем ему два телефона? Закончив, Дэн бросает телефон в маленький ящичек на замке. Ключик от ящика висит на том же кольце, что и Дэновы ключи от дома. Я даже не знала, что у него есть этот маленький ключ. Я не знала, что он запирает ящик в столе. Зачем ему запирать ящик? Что он скрывает от меня? Что?

Пару минут мы оба стоим без движения: Дэн погружен в свои мысли, я же не могу оторвать от него взгляда. Вдруг он поворачивается, и я испуганно отпрыгиваю назад. Пулей возвращаюсь обратно в кровать и натягиваю одеяло до ушей, мое сердце бешено колотится.

– Все хорошо? – спрашиваю я, когда Дэн возвращается в спальню.

– Да, отлично, – отвечает он, забираясь в кровать.

Не знаю, то ли это мой отчаянный оптимизм, то ли слепая вера в Дэна, но я не смогу успокоиться, пока не пойму, что все и вправду «отлично» для нас обоих.

– Дэн, послушай, – тереблю его за плечо, пока он не поворачивает ко мне свое усталое лицо. Дэн выглядит так, будто уже сейчас готов провалиться в глубокий сон, но я не отступлю. – Скажи мне правду. Ты выглядишь таким измученным. Если что-то не так, если тебя что-то беспокоит… ты всегда можешь сказать мне, правда? Ты же не болен? – испуганно вздыхаю я. – Ведь если бы ты болел…

Черт, вот почему к глазам слезы подступают тогда, когда я хочу говорить спокойно, серьезно, убедительно. Почему я такая нервная истеричка?

– Нет, я не болен, – отвечает он. – Почему ты так подумала?

– Да потому что ты… – умолкаю, не закончив предложения.

Не могу же я сказать вслух: «Потому что ты обнимал Мэри. Потому что что-то скрываешь. Потому что ты чувствуешь себя прижатым к стенке. Потому что я не знаю, что мне думать».