Лестница грез. Одесситки - Ольга Приходченко

Он озорно посмотрел на меня, и взгляд был такой теплый, теплый. Этот совсем чужой и взрослый мужчина так умел расположить к себе, что мне вдруг почудилось, что я знаю его тысячу лет. Мы поднялись на освещенную балюстраду и вошли в зал. Он был полностью заполнен, я немного стушевалась и машинально сделала шаг назад, наступив своему кавалеру на ногу. Всеволод Иванович по-хозяйски огляделся вокруг и, подхватив меня под руку уверенно подвёл к дальнему, у окна, столику за которым сидели какие-то мужчины.

– Пришвартоваться к вам можно? Я не один, с дамой сердца, – и для убедительности, что ли, поцеловал в щечку. От внезапности у меня мурашки по телу побежали. Мужчины уставились на меня, как будто никогда в жизни женщин не видели.

– Что за разговор, Всеволод Иванович, конечно, проходите, – они засуетились, повскакивали со своих мест, где-то раздобыли два стула и усадили нас. Я оказалась у самого окна, оно было приоткрыто, задувал приятный ветерок, не так душно. Да и как с капитанского мостика хорошо все наблюдалось.

– Всеволод Иванович, вы давно в Одессе?

– Два месяца уже. Если бы не эта красавица (он показал на меня пальцем), давно бы в рейс ушёл. А так, она меня не пускает Говорит, люблю, жить без тебя не могу. Ах, да, познакомьтесь: это моя Оленька.

Я занервничала, мы так не договаривались, подумала даже: может, встать и уйти сразу, но вместо этого выпалила:

– Не верьте, Всеволод Иванович друг моего дедушки покойного.

– А мы и не верим, – дядьки сидели, как пришибленные, и только переводили взгляды то на меня, то на капитана. – Вы, девушка, на него не обижайтесь, он шутить любит. Но не со всеми. Он знаете, какой строгий! Давайте выпьем. Всеволод Иванович, что Оленьке налить?

– Ситро. Шампанское может пузырями из носика выскочить, да ей шампанское ещё рано, если только ближе к вечеру…

Я успокоилась, почувствовала, что напрасно волновалась, мне ничего не угрожало в этой мужской компании. Я только молила бога, чтобы никто из знакомых меня не запеленговал. Сидела и наблюдала, как они все стараются ему угодить, даже понравиться. А капитан, разговаривая с ними, не переводил с меня своего взгляда, впивался в меня излучающими ласку глазами. Где-то мелькнула мысль: неспроста все это, но зачем ему студентка, когда столько вокруг свободных и ухоженных женщин? Пофорсить, вспомнить молодость? Они всё говорили о каких-то рейсах, штрафах, других неприятностях, у какого-то судна сильным штормом перебило мачту. Я пропускала всё мимо ушей. Один, который сидел напротив, строил мне пьяные глазки. На салфетке что-то написал и незаметно положил под руку. Не разворачивая, я скомкала бумажку и бросила в тарелку. Мой ухажер дождался, пока доела мороженое, и громко произнёс:

– Все, мужики, спасибо, что приютили. Нам пора баиньки, в теплую постельку.

Вот сволочь, коварный гад, как он меня уел. Я тебе покажу, где раки зимуют, теплую постельку. Правильно бабка причитает, не верь мужчинам, обманщики все. Пофорсил перед этими водоплавающими, что такую девчонку подцепил. Мол, смотрите, каков я. Вот никуда не пойду, возьму и приглашу танцевать этого молодого, что напротив, кто он там – вроде моторист задрипанный. Но капитан уже расцеловался со своей старой командой и крепко ухватил меня под ручку: «Пойдём, дорогая». Я чуть не взвыла от злости. Как мне хотелось в ту минуту развернуться и врезать ему свободной левой, но он ловко перехватил её.

– Вы что, – взвизгнула я, – мне больно! Синяки будут, что за шутки идиотские? В каком свете вы меня выставили? Что они подумают обо мне?

– А что они могут подумать? Нравишься мне ты, я им честно сказал об этом.

– Но это же неправда! Вы же унижали меня перед ними. Зачем?

– Правда, Оленька, сущая правда. Вот такой я старый дурак, влюбился в тебя. Запомни, девочка, любовью нельзя ни обидеть, ни унизить.

– А меня вы спросили? Я же не член вашей команды. И терпеть этого не желаю.

Он отпустил мою руку и молча плелся сзади, попросил не спешить – устал, день был сложный, предложил жвачку Я взвинтилась: ничего не хочу, только домой, ух и влетит мне сейчас по первое число.

– А ты скажи, что выходишь замуж и задержалась с женихом.

– А жених это вы, что ли?

– Я! А что, не подхожу? Я сегодня, между прочим, экзамен на пятёрку сдал.

Я, конечно, знала все ругательства, кто в Одессе их не знает, еще и свои есть, чисто одесские, похлеще остальных будут, но сейчас про себя выдавила самое мягкое: придурок. Совсем крыша у капитана поехала. Однако странное дело: отвращения к нему не испытывала. Внезапно меня охватил такой смех, будто только что новый анекдот услышала или клоун в цирке остроумием удивил, а цирк я обожала с детства. «Жених» не сдержался и тоже захохотал.

– Открой лучше рот, ругательница, – он протянул мне жевательную резинку. – Обожди, откуси мне немного, не будь жадиной. Она у меня последняя. Я как курить бросил, подсел на эти жвачки. Не могу уже без них. Правда, вкусная? Будешь моей женой, на всю жизнь жвачками обеспечу.

Ну как на него обижаться? Ещё ни с одним парнем я так здорово не свиданьичала. Полдня сплошная ржачка и приколы. Почему он так рано родился? А он как будто бы мои мысли читал, чем не Вольф Мессинг, о котором днями передачу по радио слушала. Говорит:

– Почему ты так поздно родилась, хорошо, что сейчас встретились. Зачем так много куришь?

– Я не курю.

– Не ври, весь вечер на балконе сигарету изо рта не вынимаешь. Бабушка, наверное, ругается?

– А вы что, следите за мной или по компасу адрес мой вычислили?

– Компас – мое сердце, оно подсказывает: это твое, люби эту девушку. Я буду любить.

– Всеволод Иванович, но я замуж не собираюсь, институт надо закончить, на работу хорошую устроиться. Не всю же жизнь маме меня тянуть.

– И ладно, мешать не буду, учись, наоборот, помогать во всём буду. Чарли Чаплина знаешь? Он, когда женился, на сорок лет был старше жены, и дети у них здоровые росли. Счастливая семья. А у нас разница в двадцать лет, понимаю, немало. Но давай попробуем?

Капитан почти вплотную приблизился ко мне, я чувствовала его приятное дыхание с запахом не то земляники, не то малины. И стала отступать назад, пока спиной не упёрлась в акацию. Хотела обогнуть дерево, но ноги с двух сторон обхватили толстый ствол, его крепкие руки меня прижали к нему, я даже не успела защититься. Темнота, глаза в глаза, его губы нежно прижались к моим, не целуя. Мы так стояли долго, целую вечность. У меня онемели и руки и ноги. А он всё не давал мне сдвинуться с места и молчал. Потом нежно стал целовать лицо по кругу – глаза, нос, подбородок, уши. Меня никто так никогда не целовал. У меня стали подгибаться ноги. И, наконец, он потёрся своими губами о мой плотно зажатый рот. Первый же вдох, и он прильнул к моим губам. К своему ужасу, я поняла, что сама хочу и жду этого поцелуя. Мне нечем было дышать, я задыхалась. Я чувствовала биение его сердца, оно громыхало в моей груди. А может, это так стучало моё собственное сердце?