Точка невозврата - Александр Чубарьян

Последние слова адресую двум узколобым гориллам, интеллекта которых хватило только на усиление скелетного каркаса, из-за чего они казались клонами Квазимодо.

Бродягу берут под руки.

Корректно, но безапелляционно провожают к выходу.

– Я только попросил хлеба… – говорит он.

Его никто не слышит. Слова падают в пустоту.

Я выговорился и доволен собой.

Смотрю на остатки испорченной трапезы, на полбутылки вина и думаю, что надо бы заказать водки.

Через две минуты я сделаю заказ. Еще через семь – принесут запотевший графин и стопку. Через девять, когда я опрокину первую стопку, бродягу, переходящего трассу, собьет машина. Прямо напротив гостиницы.

Бывает.

Бывает такое, когда внезапно просыпаешься и не понимаешь, что происходит. Не понимаешь, где находишься, потому что сон крепко держит твое сознание в своих лапах и не хочет выпускать. И ты сдаешься, снова возвращаясь туда, откуда только что пришел.

Дрянная погодка. Из придорожного отеля она кажется еще омерзительней. Возможно, это из-за грязных окон, а может, причина в холоде, от которого не спасают два обогревателя и полбутылки вина. Надо было пить водку.

Но пить водку в одиночестве – это диагноз. Выпить стопку-другую – не считается. Я имею в виду пить водку, а не нюхать. Это делают в компании.

Хотя бы вдвоем. Чтобы сказать, чтобы чокнуться, чтобы закусить и предложить закуску собутыльнику. Общение, вот что нужно под водку, а люля или помидоры – это уже приложение.

Поэтому я начал эту ночь с вина, надеясь, что алкоголь либо подстегнет к увеличению градуса, либо отправит спать, убив бессонницу.

Сначала вижу его глаза и понимаю смысл выражения «пожирать взглядом». Он не ест, он пожирает все, что стоит на моем столе, – цыпленка, овощи, полбутылки вина и хлебницу с теплым, только что подогретым хлебом.

Он просто стоит возле входа, не решаясь пройти вглубь. Стоит и смотрит на меня, единственного посетителя этого отеля. За ним следит бармен, готовый при первом же подозрении вызвать охрану.

Машу ему рукой. Бармен успокаивается, бродяга в рваной куртке идет ко мне, шаркая единственной кроссовкой. Я только сейчас замечаю, что вместо ноги у него протез.

Он подходит к столу, я двигаю цыпленка.

– Сядь, поешь. Мясо, овощи. Вино.

Его не стоит упрашивать дважды. Он садится, зубами впивается в жареную курицу. Достаю сигарету.

Пока курю, он разделывается со всей порцией. После чего смотрит на меня, вытирая рукавом губы.

– Я знаю, что такое голод, – говорю я.

Чего это со мной такое? Потянуло на сентиментальность.

– У меня просто сейчас проблемы, – говорит бродяга. – И я…

Поднимаю руку вверх, бармен торопится к столику. Еще бы, я отвесил ему неплохие чаевые, и он знает, что получит еще.

– Обналичь три сотни, – говорю я, протягивая золотую «Евро-Экспресс».

Бармен оперативно выполняет просьбу. Деньги даю бродяге.

– Купишь одежду и еду, – говорю и чувствую себя едва ли не его богом. – На попутке доберись до Липецка. Там несколько заводов, на которых работают только инвалиды. Они освобождены от налогов, так что платят там неплохо. С жильем помогают, если видят, что ты работаешь, а не дурака валяешь.

– На твоей кредитке, наверное, много денег… – говорит он, пряча купюры в карман.

Мне не нравится, как он смотрит. Голод отступил, он сейчас сыт (или почти сыт), он уже не хочет работать.

А я все еще хочу ему помочь.

– Я знаю, что ты думаешь, – делаю глоток вина. – Что я бы не обеднел, отвалив тебе больше. Что жизнь несправедлива. Мы сидим за одним столом, но у меня есть все, а у тебя ничего. Что я здоров, а ты потерял ногу. Что я трахаю женщин, которых хочу, а ты – тех, что дают сами. Я мог бы поспорить, что у меня в жизни были моменты похуже, чем у тебя. Но для тебя мои слова ничего не значат.

– К чему ты мне рассказываешь эту херню? – В его голосе звучит презрение. – Я вызываю у тебя чувство вины? За то, что у тебя есть все, а у меня, как ты сказал, ничего. И ты хочешь откупиться от меня своим баблом?

На мгновение мне кажется, что он швырнет мне деньги в лицо, развернется и уйдет. Но сразу же понимаю, что он этого не сделает.

Сейчас он пытается доказать (в первую очередь самому себе), что у него есть чувство собственного достоинства. Готов корчить гордую морду, готов оскорблять меня, готов делать все что угодно – но деньги не вернет.

Наверное, раньше я пришел бы от этого в бешенство. Не люблю собак, которые кусают тех, кто их кормит. Сломал бы ему шею прямо здесь, за столом, даже не вставая.

Сейчас я по-новому смотрю на некоторые вещи.

Мне жаль его.

Достаю кредитку и одним щелчком отправляю ее прямо к нему в тарелку. Там на самом деле не так много денег. Тысячи три-четыре. Для него это капитал, а для меня… когда деньги теряют смысл и превращаются в «бабло», количество уже не играет никакой роли.

– Когда-нибудь ты поймешь, что это не главное, – говорю, глядя, как он хватает ее и вертит в пальцах. – Надеюсь, что я сделал все возможное для того, чтобы это произошло.

Он встает. Молча. Не говорит ни слова. Просто разворачивается и идет к выходу. Уходит вместе с моей кредиткой, а я смотрю ему в спину и, только когда он исчезает из виду, перевожу взгляд на остатки вина и думаю, что надо бы заказать водки.

Через две минуты я сделаю заказ. Еще через семь – принесут запотевший графин и стопку. Через девять, когда я опрокину первую стопку, бродягу, переходящего трассу, собьет машина. Прямо напротив гостиницы.

И мне станет смешно.

Второй раз он проснулся окончательно. Нервно засмеялся. Ринат, который так и не вздремнул, посмотрел на посвежевшего Стаса с недоумением:

– Анекдот приснился?

– Выбор есть, только на хрена он, когда результат один и тот же? – Стас поднялся с койки, повел плечами, разминаясь, потом несколько раз подпрыгнул, достав без особых усилий трехметровый потолок. – Остается только ждать результата.

– О чем ты говоришь?

– Тебе снятся сны?

– Иногда снятся. – Ринат пожал плечами. – А что?

– Ты когда-нибудь пробовал во сне делать осознанный выбор? Действовать не подсознательно, а отдавая себе отчет, что это сон.

– Такой херней я точно не маялся, – признался Ринат. – К чему ты мне все это говоришь?

– Не знаю. – Стас присел на койку, вальяжно закинув ногу на ногу. – Пытался уяснить, чем отличается поведение гомо сапиенс от ИскИна, а может быть, понять смысл своего существования.

Ринат зевнул, делая вид, что это ему безразлично. Потом все же спросил: