Песня для зебры - Джон Ле Карре

— Это ваша? — Он держал мою визитную карточку за самый уголок, словно она мокрая.

— Да, сэр.

— Так как же вас все-таки зовут?

— Синклер, сэр. Но это для официальных целей. Под этим псевдонимом я работал на выходных. Вам, наверное, лучше знакомо мое настоящее имя — Бруно Сальвадор. Мы с вами переписывались.

Я решил не упоминать о рождественских открытках, ведь они были не личного свойства, но не сомневался, что он помнит мое письмо в поддержку его деятельности. Очевидно, и впрямь помнил, так как поднял голову и с высоты своего немалого роста оценивающе уставился на меня поверх очков в роговой оправе, ни дать ни взять судья с трибуны: ну-ка, что мы тут имеем?

— Ну хорошо, Сальвадор, давайте-ка первым делом избавимся от этой штуковины.

Лорд Бринкли забрал у меня магнитофон, убедился, что пленки в нем нет, и вернул его; помнится, это и заменило нам рукопожатие.

Он отпер ключом пузатенький секретер, уселся перед ним боком и принялся изучать свое письмо ко мне, с постскриптумом от руки, где он выражал надежду когда-нибудь со мной встретиться и сожаление, что я не проживаю в его избирательном округе (он тогда был членом палаты общин). В конце стояли два восклицательных знака, что меня особенно умиляло. Лорд Бринкли читал письмо с таким добродушным выражением лица, словно сам получил его и несказанно этому рад. Дочитав, он, по-прежнему улыбаясь, положил его на стол перед собой, как бы давая мне понять, что намерен еще вернуться к нему позже.

— Так что же у вас за проблема, Сальвадор?

— Прошу прощения, сэр, но это скорее ваша проблема. Я всего лишь переводил.

— Правда? А что переводили?

— Да все, что требовалось, сэр. Для Макси, само собой. Он ведь ни одного языка не знает, ну, кроме английского. А у Филипа суахили слабенький. Так что я угодил, так сказать, под перекрестный огонь. Изворачивался как мог. И над ватерлинией, и под ней.

Тут я виновато улыбнулся. Признаться, я рассчитывал, что лорду уже доложили о моих подвигах в его честь, каковые в целом безусловно заслуживали внимания, пусть и вышло так, что я совершал их не по ту сторону баррикад. Это я и собирался объяснить ему, чтобы хоть отчасти восстановить свое доброе имя в его глазах.

— Ватерлиния? Какая еще ватерлиния?

— Вообще-то это выражение Макси, сэр, не мое. “Под ватерлинией” я сидел в бойлерной. Прослушивал разговоры делегатов во время перерывов. У Макси есть один подчиненный по кличке Паук… — Тут я сделал паузу, чтобы проверить реакцию собеседника, но, похоже, он слышал об этом впервые. — Паук — профессиональный слухач. У него куча допотопного оборудования, которое он наспех смонтировал перед отъездом. Прямо набор “Сделай сам”. Но вы, полагаю, и об этом ничего не знали.

— О чем конкретно?

Пришлось начать заново. Утаивать что-либо было бессмысленно. Дело обстояло куда хуже, чем я опасался. Филип скрыл от лорда Бринкли все что только можно.

— Сэр, весь остров был утыкан жучками. Даже беседка на холме. Когда, по расчетам Филипа, переговоры достигали переломного момента, он объявлял перерыв, и я мчался в бойлерную подслушивать, а потом пересказывал основное Сэм, чтобы Филип и Макси держали ситуацию под контролем к началу нового заседания. По мере необходимости они консультировались по спутниковому телефону с Синдикатом и с друзьями Филипа. Вот почему мы в результате занялись Хаджем. То есть не мы, а Филип. С помощью Табизи, надо думать. А я невольно послужил орудием…

— А кто такой Хадж, позвольте спросить?

Невероятно, но факт! Как я и предполагал, даже будучи единственным человеком, уполномоченным сказать роковое “да”, лорд Бринкли не имел ни малейшего представления о том, что творилось под его эгидой.

— Хадж — один из делегатов, сэр, — объяснил я как можно мягче. — Всего их было трое. Два командира вооруженных формирований — полководцы, если угодно — и Хадж. Это он вытянул из вас еще три миллиона долларов, — напомнил я с сочувственной улыбкой, причем Бринкли, кажется, понимающе улыбнулся в ответ, что неудивительно — ведь по телефону он так возмущался.

— И что же за командиры такие? — пожелал уточнить он, все еще недоумевая.

— Франко, представитель маи-маи, и Дьедонне из племени баньямуленге. У Хаджа вооруженных отрядов как таковых нет, однако он способен в любой момент собрать хоть целую армию. В Букаву он владеет конторой, продающей минеральное сырье, еще ему принадлежит пивной завод, несколько гостиниц и ночных клубов, а его отец, Люк, — крупный предприниматель в Гоме. Ну, это-то вам и без меня известно, правда?

Бринкли с улыбкой кивал, давая понять, что мы наконец говорим на одном языке. По-хорошему он должен был бы уже нажать кнопку связи и вызывать к себе того незадачливого исполнителя, по чьей вине произошло все это безобразие, но поскольку он явно ничего подобного делать не собирался, а, наоборот, оперся подбородком о сложенные ладони, настроившись выслушать долгую историю, я рассказал все с самого начала, как Ханне, только гораздо более сжато, да и чувства высокопоставленного слушателя беспокоили меня куда меньше. А зря, с ужасом понял я, когда мы подошли к болезненному моменту истины, то есть к применению пытки.

— Ну и что же, по-вашему, следует предпринять? — спросил Бринкли, все так же доверительно улыбаясь. — Каковы ваши выводы, Сальвадор? Обратимся лично к премьер-министру? Или к президенту США? Или к членам Африканского союза? Или ко всем сразу?

Я позволил себе утешительную улыбку.

— Нет, сэр, не думаю, что это необходимо. Честно говоря, мне кажется, нам вообще не нужно куда-либо обращаться.

— Ну что ж, вы меня успокоили.

— По-моему, достаточно немедленно скомандовать отбой и на сто процентов удостовериться, что операция не состоится. У нас еще есть полных двенадцать дней, прежде чем исполнители приступят к делу. Хватит времени и отменить военные действия, и отказать в поддержке Мвангазе, пока он не найдет себе добросовестных, честных союзников, — таких, как вы, сэр, — и аннулировать договор…

— А что, разве есть и договор?

— И еще какой! Весьма темный, если можно так выразиться, сэр. Составил его месье Джаспер Альбен из Безансона — вы ведь в прошлом пользовались его услугами, и ваши люди, видимо, решили привлечь его снова, — а на суахили перевел не кто иной, как ваш покорный слуга.

Меня уже немного заносило на поворотах. Наверное, предвкушение нормальной, без игры в прятки, жизни с Ханной вскружило голову.

— А у вас, случайно, нет экземпляра этого договора?

— Нет, но я его, разумеется, видел. И целые пассажи запомнил наизусть, у меня это… вроде безусловного рефлекса, если честно.

— А почему вы решили, что договор “темный”?

— Он фиктивный. Видите ли, я худо-бедно в договорах разбираюсь. Он гипотетический. Как бы о сельском хозяйстве, а на самом деле о поставках оружия и боеприпасов для развязывания локальной войны. Но когда это в Конго бывали локальные войны? Это все равно что немножко забеременеть, — отважился я процитировать Хаджа и был вознагражден поощрительной улыбкой собеседника. — А доходы от рудников, так называемая Доля Народа, вообще чистая липа, — продолжал я. — Мошенничество, прямо скажем. Населению не достанется ни гроша. Не будет ни Доли Народа, ни прибылей — ни для кого, кроме вашего Синдиката, Мвангазы и его прихлебателей.