Наследник - Алексей Кулаков

– «Сказ о попе латыньском[132]и работнике его Балде»?..

Прочитав название, Авдотья перевела вопросительный взгляд на своего господина, а тот, слегка улыбнувшись, пообещал:

– Понравится еще больше.

Затем убрал с губ даже намек на улыбку и распорядился доставить к вечеру дюжину больших свечей, кувшин со сбитнем и ведро обычной воды. Как впоследствии оказалось, это был только первый из длинной череды сюрпризов: стоило сумеркам опуститься на Кремль, как царевич тут же кликнул стражу, коей указал перетащить большой стол от окна в самую середку комнаты для занятий. Затем он внимательно осмотрел принесенные ею свечи, более похожие на восковые поленца в руку длиной, самолично укрепив четыре штуки по углам того самого стола. Наполнил десяток одинаковых плошек (а она-то все удивлялась – куда столько?) разноцветными чернилами, придирчиво осмотрел тот самый большой пук уже очиненных гусиных перьев, достал с верхней полки несколько гладко оструганных палочек разного размера…

– Заплети в косу.

Совсем было расстроившаяся Авдотья (мало того что ничего не понятно, так еще и привычного удовольствия лишили!..), услышав столь ясное и понятное распоряжение, немного приободрилась. А в процессе исполнения оного и вовсе утешилась: ведь рано или поздно волосы придется распускать, после чего основательно расчесывать, – вот тогда она и доберет свое.

– Засов.

Сходив до двери, ведущей из покоев, она послушно задвинула толстую полоску железа в специально вырубленный паз, а когда вернулась, ее господин как раз расстелил на столе самый большой кусок пергамента. Разгладил его, явно оставшись довольным качеством выделки, затем ненадолго ушел в опочивальню, вернувшись в легких льняных портках, такой же рубахе и обутым в мягкие теплые черевички. Увязал толстую змею серебристых волос вокруг шеи, благосклонно принял ее помощь в закатывании длинных рукавов и кивнул на ждущие касания огня белые фитили больших свечей.

– Я буду рисовать подарок батюшке. Сколько – не знаю, но мешать мне нельзя, потому что буду при этом творить особую молитву.

Немного подумав, хозяин покоев взял с полки свои четки и обвил ими женскую руку.

– Поможет не уснуть.

Показав вначале на кубок, а затем и на кувшин со сбитнем, выдал последнее распоряжение:

– Чтобы был полон. И за свечами тоже следи.

Уняв целый ворох скачущих мыслей, служанка только и смогла, что напомнить юному господину: следующий день будет воскресным, а следовательно, в четыре утра ему надо будет идти на заутреню в Успенский собор.

– Успею.

Усевшись на татарский манер прямо на голый пол комнаты, ее хозяин медленно прикрыл глаза. Чуть сдавило виски, затрепыхалось испуганной пташкой сердечко, а потом накатила приятная истома, похожая на ту, когда она возилась с длинными тяжелыми прядями своего соколика, только в этот раз она была заметно сильнее. Выпав из реальности, Авдотья смаковала это ощущение, как драгоценное вино, пила и не могла напиться… Пока до нее как-то разом не дошло, что она уже довольно продолжительное время сидит с глупой улыбкой, а юный господин наполняет светлицу ровным шорохом и скрипом пера, довольно уверенно что-то выводя на иссиня-белом пергаменте. Правда, сам он при этом выглядел немного непривычно: лицо странным образом расслаблено, глаза словно бы и не живые, а движения слишком уж уверенные и четкие. Будто и не рисует он, а обводит уже кем-то нарисованное!.. Тихонечко привстав для лучшего обзора, верховая челядинка кинула любопытствующий взгляд на стол, увидев занятный узор из синих ветвистых линий разной ширины, алые кружочки с мелкими надписями вокруг, обильные зеленые штрихи и редкие непонятные значки бурого цвета. Вспомнив об обязанностях, перевела взор на кубок и тут же заполошно подхватилась с места, осторожно долив из кувшина сбитня. Утерла небольшую лужицу, да так и осталась стоять, наблюдая, как на пустом месте Димитрий Иванович выводит крупные (по сравнению с остальными) буквы, постепенно складывающиеся в очень даже понятную надпись: «Варяжское море»[133].

А через несколько минут на выделанной телячьей шкуре появились еще две надписи: «Хвалынское море» и «Русское море»[134].

Прикрыв для пущей верности ладонью рот и примерившись (не помешает ли?), Авдотья подшагнула поближе, пытаясь прочитать меленькую-меленькую надпись под одним из самых крупных кружочков: «Москва».

Чуть передвинула взгляд, изо всех сил вглядываясь, и успешно сложила из отдельных буквиц новое слово-надпись: «Спасо-Прилуцкий монастырь».

Множество точек-городов, синие нитки рек, мелкие пятнышки озер, зелень лесов – целый мир, с необычайной точностью и красотой проявляющийся на обычном куске пергамента. Понимание того, что происходит прямо на ее глазах, разом переполнило Авдотью гордостью, страхом и благоговением. Ведь с таких горних высей могут глядеть на землю тварную лишь ангелы Господни и сам Вседержитель…

Ширк-ширк-ширк.

Глядя на то, как тонкие руки сноровисто орудуют пестиком, разбивая-растирая куски сухой белой глины в мелкую пыль, царский аптекарь Клаузенд одобрительно покивал и задумался – спросить ему сейчас, чем именно занят его ученик, или немного обождать?.. Выбрав второе (ему тоже не нравилось, когда лезли с расспросами во время работы), Аренд вернулся к сортировке недавно доставленного из Риги (вернее, через ее порт) груза лекарственных трав и минералов, время от времени искоса поглядывая на царевича Димитрия. Просто удивительно, сколь сильно сей царственный отрок оказался одарен к трудной и чрезвычайно сложной науке алхимии, а также и ее ветви – фармацевтике! То, что он учил восемь долгих лет, заучивая наизусть каждую лекцию в университете, каждый трактат, царевич впитал в себя всего за год с небольшим. И пусть десятилетний мальчик пока не очень уверенно определял часть редких ингредиентов животного происхождения (вроде печени лягушки или сушеных вороньих жил) и время от времени путал некоторые последовательности действий при варке особо сложных микстур, ему уже сейчас можно было смело давать звание подмастерья. А когда наберется должного опыта и постигнет последние тонкости преподаваемой ему науки…

– Господине Клаузенд, нас до тебя не пускают!..

– А ну тихо! Разорался тут, ирод царя небесного.

Приоткрытая дверь окончательно распахнулась, пропуская внутрь аптекарской избы дворцового стража, затем еще одного, и только после этого показалась продувная рожа приказного дьячка. Честно говоря, голландец по сию пору удивлялся, как можно доверять денежные дела людям, у которых прямо на лице написано (причем крупными буквами), что они безбожно воруют.

– Еще два тюка доставили и короб. Большой!