Прощай, принцесса - Хуан Мадрид

«Вот это школа! — подумал Сандоваль. — Эти люди веками шлифовали свое мастерство».

— Все мы желаем блага нашей стране, ваше высокопреосвященство. Суть проблемы не в этом. Вы читали заключение медиков? Она здоровая девушка, способная иметь детей.

— Прекрати называть меня высокопреосвященством, Луис, умоляю. Для тебя я просто Висенте. — Епископ вздохнул, водрузил очки на кончик носа и начал рассеянно перелистывать последний отчет, который Эстрачан передал ему сегодня утром, совсем рано.

— Это нормальная молодая женщина, Висенте, — продолжал гнуть свою линию директор. — Журналистка, двадцать восемь лет, голова переполнена мечтами. Умная, простая, хорошо зарекомендовала себя в своем деле. Ее основное достоинство — обыкновенность. Ничего экстраординарного в ней нет, ни капли королевской крови, она даже к знатному роду не принадлежит. Из семьи среднего класса. Если тебе интересно мое мнение, то я скажу, что одобряю выбор его высочества.

Директор закинул правую ногу на левое колено и приготовился ждать. Он уже далеко не в первый раз сидел в этом кабинете, куда не доходил уличный шум и даже редкие солнечные лучи с трудом могли проникнуть с площади Ориенте. Толстые шторы у балконных дверей не пропускали их.

Стену за креслом его высокопреосвященства украшало полотно кисти Веласкеса. Правда, на картине не было подписи автора, но эксперты идентифицировали ее как подлинную. Это было лицо Христа за несколько секунд до смерти: полуоткрытый рот, искаженные гримасой боли и отчаяния черты. Придворный художник дон Диего Веласкес и Сильва написал ее для испанского кардинала Лусиано дель Кампильо в 1640 году, но тот отказался принять картину, назвав ее вульгарной. Это не Сын Божий, утверждал он, а простой человек, возможно, только что казненный преступник. Как всем было известно, упрямый художник предпочитал писать мужчин и женщин из народа, а потому его картинам недоставало пышности и величественности, которых требовала Церквь. Делом занялась Святая инквизиция, и живописцу пришлось встать на путь исправления. С тех пор он начал изображать то, что соответствовало требованиям времени, и то, за что платили.

— Да, все так, Луис. Здесь это написано. Девушка здорова. — Кардинал поднял голову от доклада. — Иначе и быть не могло, не правда ли? Но одно дело тело и совершенно другое — душа. Ты согласен со мной, Луис? У нас ведь тоже имеются свои доклады.

Епископ улыбнулся и снова развел руки. Директор осторожно спросил:

— Вы провели расследование?

— Луис, Бога ради, конечно же нет. Просто… видишь ли, мы поспрашивали то тут, то там — ничего особенного. Разумеется, мы доверяем вашей информации. Вы настоящие профессионалы.

— Ватикан одобряет этот брак. На завтра у меня назначена встреча с…

Но епископ прервал собеседника:

— Папский нунций не является представителем Церкви, Луис. — Он помотал головой. — Просто посол государства Ватикан, что не одно и то же. Этот человек не имеет права говорить ни от имени его святейшества, ни тем более от имени Католической церкви.

— Переговоры с папой на эту тему уже идут. Нашему послу у Святого Престола назначена встреча с понтификом.

— Да, об этом мне известно. Но разве ваш посол обладает даром предвидения, Луис? Разве вы все знаете, каким будет мнение его святейшества! А я тебе сейчас скажу, как все произойдет. Его святейшество внимательно выслушает доклад посла и заверит того, что примет услышанное во внимание. Потом он будет советоваться с Токарелли, его личным секретарем, моим товарищем по семинарии. И Токарелли потребует у нас доклад, если, конечно, он уже не лежит у них на столе.

Директор Национального центра разведки постарался стереть с лица скорбную гримасу, которая уже начала обозначаться, и сказал:

— Ты уже отослал доклад, Висенте? До того как мы закончили вести расследование?

— Доклад? Нет, Луис… Я неверно выразился, речь идет о внутренних церковных материалах, где мы высказываем свое мнение. Знаешь, Луис, эта девушка… Она не обладает необходимыми качествами, чтобы с достоинством нести подобное бремя. Почему ты не хочешь признать очевидное? Ведь есть же масса других кандидатур. Сеньориты из хороших семей, с безупречной репутацией, современные, образованные… Я еще раз повторю, Луис, мы заботимся лишь об интересах Испании. А эта девушка… Она вела беспорядочную жизнь… — Епископ начал загибать пальцы. — Любовники, выпивка, наркотики…

— Наркотики? — прервал его Сандоваль. — Послушай, Висенте, мы не нашли ничего связанного с наркотиками. Вот тут у меня полное медицинское заключение, подписанное лучшими врачами, которых только можно найти. Она чиста.

— Конечно, это не подлежит сомнению. Сейчас девушка не принимает запрещенных препаратов, но раньше принимала, Луис. Есть и еще кое-что… Ее личная жизнь…

— Продолжай, Висенте!

— Ладно, скажу так… В ее личной жизни было слишком много совершенно недопустимых фактов… — Епископ снова зашуршал бумагами. — Родители в разводе, мать — алкоголичка и тоже вела себя безобразно. Да еще и аборт, Луис. Ты знал? Девица сделала аборт в пятнадцать лет. Ведь в отчете, составленном вашими медицинскими светилами, об этом нет ни слова. Видимо, забыли вписать по досадной невнимательности, да? Я не большой знаток медицины, Луис. Но у нас есть свои медики, я с ними проконсультировался, и они сказали, что аборт может не оставить следов… Следов на теле, а как насчет души?

Епископ замолчал, ожидая реакции собеседника. Но на лице Сандоваля не дрогнул ни один мускул.

— Ладно, Луис, она сделала аборт в клинике. — Он заглянул в лежащие перед ним распечатки. — У меня здесь все записано… Здесь, кстати, есть копия и для тебя, Луис. Смотри, она совершила это двенадцатого октября… восемьдесят седьмого года. Но, к сожалению, это не все. Есть еще кое-что. — Он захлопнул папку с глухим щелчком и нагнулся вперед над столом. — Подумай, а если все это попадет в прессу? Я уже вижу газетные заголовки. Что-то типа «Жаркие поцелуи королевы Испании» или «Аборт по-королевски»… А что ты скажешь о «Как я побывал в объятиях королевы»? Или вот: «Моя бывшая невеста — ее величество». Ты уверен, что вам удастся не допустить таких публикаций? — Епископ сложил руки в умоляющем жесте. — Я знаю, что ты скажешь, Луис. Ты скажешь, что все у тебя под контролем. Хорошо. Допустим, что так оно и есть… Я знаю, ты хороший специалист в своем деле. Где уж нам соперничать с Национальным центром разведки! Даже если и могли бы, мы не желаем этого. Но как насчет иностранных репортеров? Думаешь, твоя власть распространяется и на них? Что ты скажешь о возможном шантаже Королевского дома? Я даже думать об этом не хочу, Луне.

Сандоваль глядел в глаза собеседнику, храня гробовое молчание.

— Ладно, я не собираюсь обманывать тебя, Луис. Тот доклад, что я отослал Токарелли… Там я высказал свое мнение. Ни один испанский епископ, ни один кардинал не благословит этот брак. Таково наше решение, принятое после детального изучения вопроса. Но мы не можем никому отказать в свершении таинства христианского брака. Однако эта свадьба никогда не будет проходить в кафедральном соборе Альмудена.[21]