Наталья Гончарова - Вадим Старк

Двенадцатого мая он пишет: «Какая ты дура, мой ангел! Конечно, я не стану беспокоиться от того, что ты три дня пропустишь без письма, так точно как я не стану ревновать, если ты три раза сряду провальсируешь с кавалергардом. Из этого еще не следует, что я равнодушен и не ревнив».

Уже не первый раз Пушкин проговаривается относительно кавалергардов, к которым теперь принадлежал и Жорж Дантес.

И именно ко времени пребывания Натальи Николаевны в Полотняном Заводе относится знакомство Пушкина с Дантесом. Интересно, что единственным тому свидетелем как раз был лицейский товарищ Пушкина Константин Карлович Данзас, которому судьба уготовила роль секунданта поэта.

Пока же они мирно общаются за обедом у Дюме. Данзас вспоминал, что за общим столом Пушкин сидел рядом с Дантесом. По словам Данзаса, «имевший какую-то врожденную способность нравиться всем с первого взгляда», Дантес понравился и Пушкину.

Восемнадцатого мая Пушкин, в развитие истории с перлюстрированным письмом, предостерегает жену: «Я тебе не писал, потому что был зол — не на тебя, на других. Одно из моих писем попалось полиции и так далее. Смотри, женка: надеюсь, что ты моих писем списывать никому не даешь; если почта распечатала письмо мужа к жене, так это ее дело, и тут одно неприятно: тайна семейственных отношений, проникнутая скверным и бесчестным образом; но если ты виновата, так это мне было бы больно. Никто не должен знать, что может происходить между нами; никто не должен быть принят в нашу спальню. Без тайны нет семейственной жизни. Я пишу тебе не для печати; а тебе нечего публику принимать в наперсники. Но знаю, что этого быть не может; а свинство уже давно меня ни в ком не удивляет».

Во второй половине мая Пушкин получает письмо от тещи, уже свидевшейся с дочерью и внуками: «Прежде чем ответить на ваше письмо, мой дорогой Александр Сергеевич; я начну с того, что поблагодарю вас от всего сердца за ту радость, которую вы мне доставили, отпустив ко мне вашу жену с детьми; из-за тех чувств, которые она ко мне питает, встреча со мной после 3 лет разлуки не могла не взволновать ее. Однако она не испытала никакого недомогания; по-видимому, она вполне здорова, и я твердо уверена, что во время ее пребывания у меня я не дам ей никакого повода к огорчениям; единственно, о чем я жалею в настоящую минуту, — это о том, что она предполагает так недолго погостить у меня. Впрочем, раз вы так уговорились между собой, я, конечно, не могу этому противиться. Я тронута доверием, которое вы мне высказываете в вашем письме, и, принимая во внимание любовь, которую я питаю к Натали и которую вы к ней питаете, — вы оказываете мне это доверие не напрасно. Я надеюсь оправдать его до конца моих дней. Дети ваши прелестны и начинают привыкать ко мне, хотя вначале Маша прикрикивала на бабушку. — Вы пишете, что рассчитываете осенью ко мне приехать; мне будет чрезвычайно приятно соединить всех вас в домашнем кругу. Хотя Натали, по-видимому, хорошо себя чувствует у меня, однако легко заметить ту пустоту, которую ваше отсутствие в ней вызывает. До свидания, от глубины души желаю вам ненарушимого счастья. Верьте, я всегда ваш друг».

Наталья Николаевна сделала к письму матери короткую приписку: «С трудом я решилась написать тебе, так как мне нечего сказать тебе и все мои новости я сообщила тебе с оказией, бывшей на этих днях. Даже мама едва не отложила свое письмо до следующей почты, но побоялась, что ты будешь несколько беспокоиться, оставаясь некоторое время без известий от нас; это заставило ее побороть сон и усталость, которые одолевают и ее, и меня, так как мы целый день были на воздухе. Из письма мамы ты увидишь, что мы все чувствуем себя хорошо, оттого я ничего не пишу тебе на этот счет; кончаю письмо, нежно тебя целуя, я намериваюсь написать тебе побольше при первой возможности. Итак, прощай, будь здоров и не забывай нас».

Единственное дошедшее до нас письмо Н. Н. Пушкиной мужу. 14 мая 1834 г.

Это единственное дошедшее до нас послание Натальи Николаевны мужу. Ее мать конечно же должна была прочесть эту приписку к своему письму, и оттого дочери пришлось быть сдержанной в выражениях своих чувств.

Стремлением вырваться в деревню, на чистый воздух, вызвано пушкинское стихотворение, обращенное к Наталье Николаевне, датированное маем — июнем 1834 года:

Стихотворение не было окончено и не печаталось при жизни Пушкина. План его продолжения виделся автору таким: «Юность не имеет нужды в at home[88], зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу — тогда удались он домой. О, скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню — поля, сад, крестьяне, книги; труды поэтические — семья, любовь etc. — религия, смерть».

Третьего июня Пушкин продолжает сетовать на вмешательство в частную жизнь: «Я не писал тебе потому, что свинство почты так меня охолодило, что я пера в руки взять был не в силе. Мысль, что кто-нибудь нас с тобой подслушивает, приводит меня в бешенство à la lettre[89]. Без политической свободы жить очень можно; без семейственной неприкосновенности (inviolabilité de la famille) невозможно: каторга не в пример лучше». После этих строк Пушкин замечает: «Это писано не для тебя; а вот что пишу для тебя… Приняла ли ты железные ванны? есть ли у Машки новые зубы? и каково она перенесла свои первые?»

Вновь и вновь возвращается Пушкин к теме перлюстрации: «Скучно жить без тебя и не сметь даже написать тебе всё, что у тебя на сердце. Ты говоришь о Болдине. Хорошо бы туда засесть, да мудрено. Об этом успеем еще поговорить. Не сердись и не толкуй моих жалоб в худую сторону. Никогда не думал я упрекать тебя в своей зависимости. Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив; но я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами. Зависимость жизни семейственной делает человека более нравственным. Зависимость, которую мы налагаем на себя из честолюбия или нужды, унижает нас. Теперь они смотрят на меня как на холопа, с которым можно им поступать как им угодно. Опала легче презрения. Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у Господа Бога. Но ты во всём этом не виновата, а виноват я из добродушия, коим я преисполнен до глупости, не смотря на опыты жизни».

Заканчивает Пушкин письмо словами предупреждения: «Но будь осторожна… вероятно, и твои письма распечатывают: этого требует Государственная безопасность».