Волки Лозарга - Жюльетта Бенцони

– Бедная моя, за что мне на вас сердиться? Вы скорее жертва, нежели преступница. И потом… ведь я вас все-таки люблю. Бог с вами…

Вошла Клеманс, неся фарфоровую чашу со святой водой и традиционную самшитовую ветвь. С помощью Гортензии служанка начала готовить комнату к церемонии, разложила на письменном столе белую салфетку и скатерть, положила на нее распятие и поставила чашу со святой водой. Затем она поправила одежду и прическу своей хозяйки и наконец широко распахнула двери в комнату.

Еще минута, и обе женщины преклонили колени перед каноником. Он перед этим прошел в другую комнату и облачился в церковное одеяние, а теперь вслед за Франсуа, размахивающим кадилом, торжественно входил к больной, чтобы причастить ее. Вскоре Гортензия с Клеманс удалились, оставив умирающую наедине с богом и исполнителем его воли.

– Она до вечера не доживет, – всхлипнула Клеманс, утирая слезу краешком передника. – Сегодня утром, когда я поставила кипятить воду для супа, из огня выкатилась головешка. Плохая примета. А прошлой ночью еще и шакал выл…

Дофина де Комбер угасла с последним лучом заходящего солнца, и дом погрузился в тишину. Остановили все часы, прикрыли ставни – их не откроют до тех пор, пока покойницу не вынесут из дома. Мадам Пушинка, забившись в комнату Гортензии, глядела на нее своими грустными глазами и уснула только после того, как новая хозяйка приласкала ее.

Ведь дом теперь принадлежал Гортензии. Перед смертью Дофина торжественно возвела ее на трон, и теперь она могла распоряжаться как хотела. Но Гортензия решила иначе. Пока прежняя хозяйка замка не будет лежать в земле рядом со своими родителями на маленьком кладбище рядом с часовней, ни одно приказание не будет отдано новой владелицей дома.

– Здесь каждый знает, что ему делать, – сказала она. – А я пока лишь ее гостья.

– Такая деликатность делает вам честь, мое дорогое дитя, – одобрил каноник. Он собирался побыть в Комбере до дня похорон. – Если хотите, мы вместе проведем первую ночь у ее изголовья…

Но они оказались не одни. Услыхав погребальный звон колокола из часовни, в Комбер сходились все окрестные жители. Приходили из деревеньки и с ферм, по одному и по нескольку человек, шли, освещая себе путь фонарями. Некоторые искренне горевали, даже плакали, ведь все любили мадемуазель де Комбер. Они проходили в дом, подходили к телу, которое теперь положили в гостиной под венком из роз – их Франсуа нарвал чуть не на ощупь, – окропляли покойную святой водой, кланялись Гортензии и канонику.

Женщины преклоняли колени, а мужчины так и оставались стоять поодаль.

Еще до рассвета Франсуа решил послать работников с фермы на отдаленные земли, где не слышен был колокольный звон. К Гортензии он обратился лишь с самым деликатным вопросом:

– Посылать ли в Лозарг?

Она ответила, не задумываясь:

– Пусть он принес ей горе, но я уверена: кузина сожалела, что в свой последний час она так и не увиделась с ним. Во всяком случае, как бы дурно ни поступал маркиз, в этом краю он один из известнейших людей. Никто не поймет, почему ему не стали сообщать.

– В таком случае я сам поеду.

Он вернулся к полудню и рассказал, что маркиз сам принял его в вестибюле замка и молча выслушал, лишь кивнув головой, когда Франсуа сказал, что похороны назначены на завтра. После чего он повернулся и ушел, даже не поблагодарив.

– И больше вы никого там не видели? – с замирающим сердцем спросила Гортензия.

– Только служанку. Меня же дальше прихожей не пустили. Но я слышал откуда-то из глубины дома голос Годивеллы, она пела колыбельную и смеялась, ну совсем как бабушка с внучком.

– Спасибо, Франсуа. Это одно и может доставить мне радость. Теперь о Жане. Вы действительно не знаете, где он может быть?

– Нет. Иначе я давно бы вам сказал. Ясно одно: поблизости его нет. Он бы уже пришел, если б услышал колокол…

Днем у Гортензии было слишком много забот, чтобы думать о своих горестях. Один за другим начали появляться соседи: вдова де Сент-Круа, уже вся в черном с головы до ног. Видам д'Эйби, барон и баронесса д'Антремон. Надо было их где-то расселить, ведь уехать все собирались только после поминок. С помощью Клеманс и одной из ее племянниц, за которой срочно послали в деревню, Гортензии пришлось раньше, чем она рассчитывала, принять на себя управление хозяйством, и она обнаружила, что Дофина сделала ей и вправду ценный подарок. Глядя на комоды, полные чудесного белья, переложенного пучками ароматических трав, буфеты с посудой и сундуки с серебром, она поняла, что наследует целому поколению дам, обладавших поистине безупречным вкусом.

Когда они с Клеманс работали при свечах, Гортензия заметила, что время от времени служанка бросает на нее беспокойные взгляды.

– Что у вас на уме, Клеманс? Я вам чем-то не нравлюсь? Или вы жалеете, что мадемуазель Дофина оставила мне дом?

– Нет, нет… Просто я боюсь, что вы отсюда уедете. Ведь вы же ехали жить не сюда, а… в Лозарг.

– Бог с вами! Лозарг не мой и никогда моим не будет, да мне он и не нужен. Клеманс, до сих пор у меня вообще не было дома. Теперь благодаря вашей хозяйке у меня есть крыша над головой. Я никогда не уеду из этого дома… разве что только он сам не примет меня.

– Дом? Не примет вас? Да ведь он уже вас принял! Посмотрите на Мадам Пушинку, она к вам тоже привыкла.

В эту ночь Гортензии удалось немного отдохнуть. Дофина, завернутая в красивый, вышитый розами саван, давно уже приготовленный ею самой, лежала в гробу, и возле нее бодрствовало много народу. Каноник ушел спать и потребовал, чтобы и Гортензия поступила так же. Эта ночь принадлежала старым друзьям, тем, кто любил Дофину с тех самых пор, когда она еще была ребенком, и чьи сердца обливались кровью при мысли о том, что она покинула сей мир раньше их.

– Оставьте их с ней, – шепнул каноник. – Они будут вам за это благодарны. Да и завтрашний день обещается быть не из легких. Так что вам обязательно надо отдохнуть. Так хотела бы и сама наша дорогая усопшая.

Но Гортензия знала, что у себя в комнате за плотно закрытыми ставнями ей нелегко будет уснуть. Нельзя заставить себя отрешиться от осаждавших мыслей, а их в голове роилось предостаточно. Какой уж тут покой! Столько вопросов, на которые нет ответа! Вот, например, что будет завтра, когда Дофину понесут хоронить? Присоединится ли маркиз к остальным, присутствующим на церемонии прощания? И как тогда себя вести с хозяином Лозарга ей, новой владелице Комбера? У нее завтра будет много обязанностей, и каждую нужно выполнить до конца. Если придет маркиз, как перед всем народом не пригласить его на поминки? И что тогда делать?

Гортензия долго сидела в том же самом кресле, где провела когда-то бессонную ночь после своей странной помолвки. Она размышляла. Пригласить маркиза – значило оскорбить верных слуг мадемуазель де Комбер, не пригласить – тогда оскорбится вся местная знать. Она в этом случае не могла повиноваться лишь велению сердца, но все-таки в конце концов решила так: как бы то ни было, никогда убийца не переступит порог дома своей жертвы.