Победителей не судят - Олег Курылев

Эйтель молча сделал несколько неторопливых затяжек.

— Так ты что, записался в эти смертники, что ли? — удивленно спросил Алекс.

— А чего? Семьи у меня не было, до больших погон я не дорос. Опять же солидная прибавка к жалованью плюс вино и сигареты без ограничений.

— И много ты успел выкурить тех сигарет?

— Не очень. Но я все же сбил этот чертов «Боинг» в третьем бою. Мне об этом рассказали потом, недели две спустя, как только я снова начал соображать. В тот день с моей физиономии сняли пропитанную висмутовой мазью марлю, и я посмотрел на себя в зеркало единственным своим глазом. Глаз, несколько выбитых зубов и мой бронированный ящик стоимостью в сто тысяч марок за «семнадцатый Боинг» — неплохая сделка. Оказывается, мы завалили в тот день 28 «мусорных контейнеров». У вас там, на острове, должны были слышать.

— В конце января сорок четвертого? Конечно, — подтвердил Алекс, — потом весь февраль американцы ходили как в воду опущенные. В их 8-й армии было что-то вроде траура. Они только молча тянули пиво в пабах да подсчитывали, у кого сколько не хватает до 25 вылетов, когда можно будет собирать чемодан. Вот черт! — Алекс хлопнул себя по коленке. — Оказывается, одну из этих «Крепостей» сбил мой родной брат, а я и не знал! Но ты хоть помнишь, как это сделал?

Эйтель отрицательно покачал головой:

— Помню только, что расстегнул привязные ремни, а кольцо парашюта прицепил к крючку для планшетки.

— Справа на стенке?

— Точно. Видел бы ты, на кого мы походили! — усмехнулся Эйтель. — Похлеще штурмовиков в восемнадцатом. Надевали на себя столько… лишь бы поместиться в самолет — куртки, ватники, кучу штанов, меховые сапоги, рукавицы. Надеялись, что это и предохранит от ушибов, и не даст быстро замерзнуть, когда будешь валяться на снегу или болтаться на дереве без сознания. На голове поверх шлемофона — вязаная или меховая шапка, на которую нахлобучена стальная пехотная каска без подшлемника. Ее туго пристегивали под подбородком на брючный ремень, чтобы потом не сорвало ветром. Лица мазали театральным гримом (кто-то раздобыл целую коробку). Одни — для куражу, другие — чтобы как-то замаскировать собственный страх. К животу веревкой или ремешком привязывали огромную пуховую подушку или две. В таком виде загружались в кабину, на которую механики надвигали сварные фонари из десятимиллиметровой броневой стали с двумя крохотными оконцами по бокам. Весь обзор — только через двойное переднее бронестекло толщиной в десять сантиметров. В танке — лучше! Вот так, брат… А на колонну нас выводили истребители с люминесцентной полосатой раскраской. К их крыльям привязывали фальшфейеры с проводами. Наводящие поджигали их незадолго до начала атаки, чтобы мы лучше видели. Потом они орали по радио, что уходят в сторону, давали отсчет и ныряли вниз, а мы открывали огонь из всех стволов без пристрелки, стараясь, по возможности, навести трассеры на кабину пилотов или моторы. А уж если ничего не оставалось, кроме как идти на таран, то в самый последний момент отстегивали ремень, отстреливали к чертовой бабушке фонарь, голову вниз, лицом в подушку, а каской — в приборную панель. А за оставшиеся миллисекунды быстро просили Бога или Сатану выбросить тебя из кабины, и желательно не по частям. Вот и все. Сделал ли я в тот день все, как сейчас сам рассказал, не помню. Скорее всего, было по-другому. Знаю только, что мой таран подтвердили трое и мне зачли сразу три пункта.

Алекс потрясенно смотрел на брата.

— Вас же толкали на верную смерть! — произнес он. — И много было таких, кто выживал после этого?

— Не очень. Думаю — почти что никто. Поняв, что размен типа козявка-бандура обескровит Люфтваффе гораздо быстрее, чем у американцев закончатся их бомбардировщики, таранные эскадрильи расформировали. Как раз к тому времени я, отдохнув на Французской Ривьере, практически пришел в себя. Мне дали по первой звездочке на погоны и, посчитав, что негоже в наше время разбрасываться инвалидами, отправили на ускоренные курсы командира радарного дивизиона, посоветовав только реже улыбаться, чтобы не пугать людей. Но после окончания курсов попал я не на радары, а на штабную работу в подземелье. Как раз там, в Деберице, наблюдая, как вы рушите немецкие города, я окончательно осознал всю бесполезность наших усилий.

Эйтель снова замолчал.

— Но теперь-то ты служишь не в Деберице? — не унимался Алекс.

— Теперь я работаю снабженцем в структуре ПВО Хемница. Не смотри, что у меня на плечах погоны гауптмана — подчиняюсь я нашему крайсляйтеру. Занимаюсь горючим, продовольствием, распределением теплой одежды, собранной населением в рамках «зимней помощи». Такая вот карьера. Хотя, сказать по правде, я легко отделался. Меня собирались отдать под суд.

— Как под суд? За что?

— За превышение полномочий.

Эйтель рассказал брату об отданном им приказе на взлет истребителей, о том, что его в тот же день арестовали, но начальник штаба, из личных ли симпатий к израненному летчику, или из каких-то иных соображений, сумел замять это дело. Эйтеля в срочном порядке по состоянию здоровья вывели из строевого состава Люфтваффе и отправили по месту жительства в распоряжение районного командования противовоздушной обороны города Хемница.

— Дойди эта история до Гитлера, и нашей с тобой встречи не было бы.

Они убрали со стола посуду, смели крошки, и Эйтель расстелил на нем карту города.

— Ладно, довольно воспоминаний. Вчера ты что-то тут доказывал, намекая на нашу тупость. Ты можешь предложить нечто конкретное? — Эйтель положил на городские кварталы свою ладонь. — Только учти, передвигать пушки нам никто не позволит. Максимум — пару батарей, и то лишь потому, что шеф здешней артиллерии мой хороший знакомый.

Алекс попросил у брата ножницы и лист бумаги. Он вырезал из листа небольшой прямоугольник, примерил его к контуру нанесенного на карту старого кавалерийского плаца, немного подправил и наложил на соответствующее место.

— Вот смотри, — он медленно пальцем передвинул белый прямоугольник в северо-западном направлении, — мы перемещаем плац сюда, километров на семь. Здесь совершенно такая же ориентация автобана и железнодорожного пути… Подожди… выслушай до конца. Я понимаю, ложные цели вы делали и раньше. Правда, максимум, на что вы способны, это зажечь огни имитации маркировки, которые у вас всегда получаются какими-то ненатуральными, выложенными словно по линейке. Я же предлагаю из светлого песка или светло-серой гранитной крошки отсыпать в этом месте прямоугольник размером сто на шестьдесят ярдов. Судя по карте, место здесь ровное, только срезать кусты бульдозером. Но перед этим, чтобы не засекла воздушная разведка, необходимо натянуть здесь на высоте, скажем, десяти метров плотную маскировочную сеть и все работы производить под ее покровом. Я видел такие сети сверху во Франции. Вы ими закрывали топливные склады и даже небольшие заводы. Сверху на них был нанесен рисунок городского квартала или сельского ландшафта. Ночью все это выглядело довольно убедительно. В нашем же случае достаточно простой весенней камуфляжной расцветки. Такую же сеть нужно приготовить и для настоящего плаца. Потом, когда начнется атака, перед самым подлетом первого маркировщика мы закрываем сетью настоящий плац и одновременно открываем ложный. Разведка, осветители и вообще все, кто прилетят раньше, увидят настоящий плац, оценят его расположение относительно городских кварталов и прочих ориентиров и убедятся, что все в порядке. Главный штурман отдает приказ патфиндерам, который, кстати, мы засекаем, прослушивая их частоты, и вот тут-то происходит подмена одной цели на другую. Не раньше и не позже. Здесь, — Алекс ткнул пальцем в белый квадратик, — мы ослепим их прожекторами и поставим заградительный огонь из всех видов оружия, включая простые пулеметы на зенитных штативах. Все будет выглядеть натурально: они будут атаковать, а мы — защищать пустое место. Времени на раздумья у пилотов «Москито» практически нет. Они пикируют с большой высоты до километра, видят одну-единственную цель, пусть и расположенную несколько в стороне, и помнят только что услышанный от главного штурмана приказ — что-то вроде: «Цель хорошо видна, приступайте к маркировке». Даже если командующий операцией в последний момент заметит неладное (а он, скорее всего, заметит), то сделать уже ни-че-го не сможет. Только внесет путаницу. Самым правильным в такой ситуация была бы отмена атаки, но на это нужно еще решиться. В итоге «следопыты» развесят «рождественские игрушки» над полянами и перелесками западнее городской черты. Примерно вот здесь, — Алекс показал на карте. — Сюда и упадут бомбы.