Король на именинах - Сергей Зверев

Если «филки» не попали ментам, как планировал Пашка-Крематорий, то это могло означать, что чемоданчик успели перехватить пацаны Карла. И второй, не менее неприятный вариант, что чемоданчик с бабками из воровского общака подобрал снайпер, заваливший «братка» на крыше. Если не взял сам, то должен был видеть, что с ним произошло. А снайпера знал лишь диспетчер.

Артист не рискнул брать с собой охрану, лишние свидетели ни к чему. Лишь с одним только водителем Вадиком он помчался к Шурику, чтобы лично вытрясти из него адрес, фамилию и имя снайпера. Из машины он трижды звонил диспетчеру, но дозвониться и услышать голос Шурика Артист не мог.

Навороченный джип подлетел к дому. Артист, прижимая трубку мобильника к уху, смотрел на свет в окне кухни.

– Иди, звякни в дверь третьей квартиры, – приказал он Вадику.

Тот побежал. Через несколько минут вернулся.

– Не открывает, сука!

Артист смотрел на свой телефон, слышал короткие гудки и нервно прикусывал верхнюю губу.

– Перелезь забор, глянь в окно. Постучи в стекло, пусть, сволочь, дверь откроет, я с ним переговорить хочу.

Вадик легко перепрыгнул невысокий заборчик и прямо по грядкам подошел к дому. Заглянул в окно, увидел Шурика в трусах, в майке, лежащим в луже крови с мобильником в руке. В стекле под форточкой была аккуратная дырка от пули, одинокая трещина отходила от нее к углу рамы. Такая же дырка красовалась во лбу Шурика.

Водитель подбежал к машине:

– Его вальнул кто-то. Лежит на полу, явно не живой, с дыркой во лбу, с мобильником в руке.

Артист побледнел, глаза заблестели. Он отключил телефон.

– Рвем отсюда, – тихо произнес он, а затем прошипел: – Быстрее, ты что, оглох?! Так я тебе глушняк сейчас мигом пробью! – И толкнул водителя в плечо.

Джип задом выехал из уютного дворика. Подскочил на бордюре, на мгновение замер, а затем помчался по темной улице. Водитель даже не спрашивал Артиста, куда ехать, понимал, что, если сейчас скажет хоть слово, это может привести Артиста в ярость. Поэтому лучше вести машину молча.

– Ты куда едешь? – вдруг рявкнул Артист.

– Вперед, – ответил водила.

Артист замолчал. Произошло то, что не входило в его планы. Человек, которого он сам хотел убить, был мертв, и это ломало планы. Артист взял мобильник, набрал номер.

– Пашка, ты?

– Ну, я. Чего на ночь глядя барабанишь?

– Пашка, тут такое… Даже не знаю, с чего начать.

– Дело говори.

– Диспетчер накрылся.

– Не понял, поясни.

– Мертвый он! Я приехал к нему, чтобы адресок специалиста взять, а он готов. Лежит в кухне с дыркой во лбу.

Пашка-Крематорий тяжело вздохнул.

– Во, бля, – наконец сказал он.

– И не говори, – произнес в ответ Артист.

– Давай ко мне, на выезд, я с гостями в ресторане, но мы с тобой перейдем в отдельный кабинет. Посидим, перетрем.

– Еду. В ресторан на выезде из города! – приказал водителю Артист.

– В «Счастливого пути»? – уточнил Вадик, хоть уже и понял, в каком ресторане ночью можно найти Пашку-Крематория.

Вскоре машина заехала на платную стоянку, и Артист через служебный вход вошел в ресторан, оставив Вадика в машине.

Пашка уже сидел в кабинете – один, на столе было немного еды и две бутылки: водка и вино, за дверью гремела музыка, слышался женский смех. Пашка-Крематорий был трезв, левый глаз дергался, что выдавало крайнюю степень волнения.

Артист упал в кресло.

– Выпей, – предложил Пашка.

Артист влил в себя полстакана водки, тряхнул головой.

– «Филки» у ментов? – спросил Пашка, исподлобья глядя на Артиста.

– Хрен их знает, где они! Мы думали, их менты подберут, а выясняется, что они их не нашли.

– Значит, снайпер упер – и у Карла их нет, – спокойно сказал Пашка. – Мы городили огород, планы строили, а какой-то козел взял и все разрушил.

– Ну а нам-то чего бояться? Мы и так и так на них не рассчитывали. Главное, чтобы Карлу не было чем долг закрыть.

– Ты еще не понял, чего? – Артист поежился от тяжелого взгляда Пашки-Крематория. – Карла бояться надо, он уже знать должен, что «филки» ментам в руки не попали.

– До нас не доберется. Я девку-киоскершу кончил в больнице. Она лицо угонщицы видела, знала, что не Карл за рулем сидел. Он сам к ней и заявился, расспрашивал. Хорошо, что менты тупые, к ней еще не сунулись. А меня никто не видел, так что свидетелей нет.

Паша-Крематорий оторвал ладони от лица и пристальным взглядом обвел стол с нетронутой едой.

– Ну, что ты молчишь? – спросил Артист, нервно теребя в пальцах сигарету.

– Вот что: мы с тобой сейчас расстанемся.

– Зачем?

– Ты столько всего наворотил, что не понятно, как из этого дерьма чистым выбраться.

Артист захохотал. Смех его был нервный, дерганый, словно в спину, прямо в позвоночник тыкался холодный ствол пистолета.

– Мы наворотили, Паша.

– Как я сказал, так и будет, – произнес Паша. – Мы не будем с тобой пересекаться в ближайшее время, пусть все уляжется.

– А Карл? – задал мучивший его вопрос Артист.

– Что Карл?

– Будет «филки» искать? Надо еще угонщицу порешить, тогда все хвосты в воду спрячем.

– Это его проблемы. Хватит покойников. Все, за что ты берешься, Артист, дерьмом заплывает.

– Я как лучше хотел.

– Он хотел! Да не сумел. Больше никого не трогать.

– Может, все же угонщицу порешу? Она меня знает.

– Ты что, с дуба упал? Ты еще предложи Карла завалить, – этой фразой Паша сказал больше, чем если бы говорил десять минут. Был в этих словах и холодный липкий страх перед вором в законе, и скрытое уважение, и ощущение внутренней силы Карла.

– Как скажешь, – встал из-за стола Артист. – А водочки я еще потяну.

– Пей, не жалко. Девку свою куда-нибудь подальше отправь, чтобы не светилась. Если бы она свидетельницей у ментов не проходила, мог бы и завалить ее, мне не жалко, а теперь выкручивайся, но умирать ей рано.

Артист выпил рюмку. Паша на прощание даже руки не подал, сжал голову ладонями, уперся локтями в стол и сидел в странном оцепенении, как скульптура, высеченная из камня.

Артист покинул пригородный ресторан.

За последнюю неделю Андрей Андреевич Анохин в своем рабочем кабинете был дважды. Вот и сегодня он приехал на службу, уселся в кресло. Попросил кофе, поставил на стол свой дорогущий ноутбук, но не открывал его. Приходили и уходили люди, а чашка с кофе, принесенная утром, так и стояла на краю стола.