Миланская Роза - Звева Казати Модиньяни

Он смотрел на Соланж с непритворным обожанием. Сколько же нежности в его взгляде! Соланж казалось, что она уже неплохо знает Сильвано, но он не поддавался никаким определениям.

— Я тебе нужна? — спросила девушка.

— Больше чем воздух, которым я дышу, — с чувством ответил он.

— А ты спросил себя, нужен ли ты мне?

— Нет, тебе, в сущности, никто не нужен: ни я, ни Рауль, ни Джиджи Лопес…

В глазах Соланж мелькнула растерянность, но она тут же справилась с собой.

— Я не сомневалась, что тебе известно про Лопеса, — произнесла она и начала снимать с себя одежду.

Санджи смотрел на нее с восторгом.

— Я все знаю о тебе, Соланж.

— Так я и думала! — в бешенстве повторила Соланж, сбросив платье и оставшись совершенно обнаженной.

Сильвано любовался высокой стройной фигурой, копной черных волос, точеным носиком, безупречной кожей.

— У нас есть общие тайны, — сказал он, — тем тесней будет наш союз.

— И несмотря ни на что, ты полагаешь, я нужна тебе? — с недоверием спросила Соланж.

— Абсолютно уверен, — подтвердил он. — Ты как плодородная земля, на которой взойдут мои идеи. Успех, как и жизнь, зарождается от счастливой встречи.

Соланж взглянула на него с подозрением.

— Я видела столько счастливых встреч, которые плохо кончались, — сказала девушка.

— Ты нужна мне, с тобой я добьюсь успеха, — как заклинание твердил Санджи. — Мне нужно смотреть на тебя, дотрагиваться. Я хочу видеть, как ты двигаешься, слышать твой голос.

Обнаженное тело Соланж отливало слоновой костью в полутьме комнаты.

— Ты должна быть моей, — заключил Сильвано.

Соланж посмотрела на него серьезно и задумчиво.

— Я стану твоей, если ты будешь моим.

Санджи с нежностью взял ее лицо в ладони, потом его дрожащие пальцы коснулись ее губ.

— Я уже принадлежу тебе, — прошептал он. — Сердце мое и мои мысли принадлежат только тебе. Моя любовь, мой талант — все в тебе.

Соланж отодвинулась от него, чтобы он мог лучше ее видеть. Лучи солнца пробивались сквозь жалюзи и придавали обнаженному телу Соланж изящество статуэтки из яшмы. Санджи любовался длинными стройными ногами, маленькой грудью, мальчишески стройным, сильным станом, плоским животом, крепкими, округлыми ягодицами, темными завитками на лобке. И эта неповторимая татуированная звезда на лбу.

— Знай же, я никогда не отдавалась мужчине, ничего не получая взамен, — сказала Соланж.

— Но я не хочу, чтобы ты принадлежала мне в этом смысле, — растерялся Сильвано. — Пожалуйста, оденься и поедем со мной.

— Нет, так я не хочу.

И Соланж растянулась на кровати, заложив руки за голову.

— Я стану твоей, если ты будешь моим. Здесь, немедленно.

И Санджи исполнил ее желание, испытав при этом редкое наслаждение и скрепив их союз.

Именно так представляла Соланж салон «люкс» в самолете, как на страницах журналов, — с улыбающимися, любезными стюардами и стюардессами.

Она слегка повернула голову, чтобы увидеть чеканный профиль Санджи. Этот мужчина был почти вдвое старше ее, имел громкую славу и собирался открыть для нее совершенно новый мир, а ведь она уже немало повидала в жизни. Немногочисленные пассажиры рейса Милан — Лос-Анджелес с любопытством поглядывали в ее сторону. Они смотрели на татуированную звезду на лбу, восхищались необыкновенной красотой девушки и спрашивали себя, что же связывает красавицу с прославленным модельером.

— Шампанское? — предложила стюардесса.

Соланж улыбнулась и сжала руку Сильвано, потому что он категорически приказал ей перед отлетом:

— Ни с кем ни одного слова! Никто не должен знать, на каком языке ты говоришь. Никто не должен знать, кто ты и откуда. Ты должна оставаться загадкой. Да ты и есть загадка…

— Синьорина ничего не желает, — ответил за нее Санджи, открыв глаза. — Мне тоже ничего не надо. Спасибо.

Соланж прикрыла глаза и попыталась заснуть. Она подумала, что ей еще многому предстоит научиться, но она обязательно научится.

Теплые солнечные лучи, почти как летом, заливали веранду. Роза смотрела на зеленый склон, пестреющий желтыми и красными весенними цветами. Вилла Имберсаго, построенная в начале прошлого века, когда-то служила летней резиденцией маркизам Литта. В далекие тридцатые годы ее купил Руджеро Летициа. На кованых железных воротах, на фасаде дома и на мраморе каминов сохранился герб знатного ломбардского рода. Роза приказала выбить рядом и свою эмблему — раковину-наутилус с цветком розы.

Здесь выросли сначала ее дети, потом внуки. Они бегали по лугам, плавали в огромном бассейне, играли в теннис и в мяч. В Имберсаго родила Роза младшего сына и пережила трагические военные годы. С приходом весны она уединялась на вилле, любуясь с балкона весенним пробуждением природы.

Глория сидела в бамбуковом кресле рядом с бабушкой и наслаждалась кофе со сливками, который приготовили специально для нее.

— Ты очень быстро приехала, — заметила довольная Роза.

— Когда бабушка зовет, лучше поторопиться, — пошутила внучка.

— А как же твои дела?

— Нет таких дел, которые нельзя было бы отложить.

— У тебя на все готов ответ, — улыбнулась Роза.

Глория знала: бабушка вызвала ее не ради пустой болтовни, но ей не хотелось выяснять настоящих причин: важные дела рано или поздно всплывут сами по себе; от них никуда не денешься.

— А как твой детский сад?

Роза сменила тему, собираясь заговорить о главном.

— Как все дорогостоящие хобби дам-благотворительниц, — ответила внучка. — Они создают имидж филантропа без особого вреда и ущерба. Что-то вроде капли воды в море. Вместо того чтобы вкладывать сотню лир в протянутую руку бедняка, я занимаюсь детским садом. Так я чувствую себя нужной кому-то.

— И сколько у тебя там детишек?

— Дюжина. И я забочусь, чтобы они росли в здоровой обстановке.

Глория получила разрешение открыть ясли-сад для малышей из бедных семей. Местные власти сообщали ей о самых сложных случаях, и она с помощью специалистов старалась помочь детям.

— Ты хочешь сказать, я занимаюсь садиком, чтобы удовлетворить свой материнский инстинкт? — спросила Глория, ставя на стеклянный столик пустую чашку.

— Это и так ясно, — ответила Роза. — Тебе не кажется, что разумней было бы завести собственных детей?

— Может, и разумней, но это сложный вопрос.

— Глупости! — возмутилась старая дама. — Детские глупости. За четыре года брака вполне могла бы завести одного-двух. Впрочем, ты не хочешь детей от Консалво.