Кто правит миром? - Ноам Хомский

Но существовала и потенциальная угроза: межконтинентальные баллистические ракеты с ядерными боеголовками. Эта угроза обсуждалась в рамках стандартного изучения ядерной политики с использованием данных из самых высокопоставленных источников в книге «Опасность и выживание: выбор во всем, что касается бомб, в первые пятьдесят лет», написанной МакДжорджем Банди, советником по национальной безопасности при президентах Кеннеди и Джонсоне[442].

Банди писал, что «своевременное создание баллистических ракет во времена администрации Эйзенхауэра является одним из величайших достижений этих восьми лет. Однако для начала неплохо признать, что безопасность и Соединенных Штатов, и Советского Союза была бы куда выше, если бы эти ракеты вообще никогда не разрабатывались». После чего он добавляет весьма поучительный комментарий: «Я в курсе несерьезных предложений, выдвигаемых и принимаемых к рассмотрению правительствами обоих государств и предусматривающих запрет баллистических ракет на основе взаимного соглашения»[443]. Короче говоря, предупредить единственную для Соединенных Штатов угрозу – угрозу полного разрушения в ядерной войне с Советским Союзом – ни у кого и в мыслях не было.

Была ли возможность вернуться к обсуждению этой угрозы? Полной уверенности у нас, разумеется, быть не может, но предположить что-то подобное все-таки трудно. Русских, отставших в промышленном развитии и создании передовых технологий, окружала куда более враждебная среда. Как следствие, по сравнению с Соединенными Штатами они были уязвимее для новейших систем вооружений. Требовались предпосылки для того, чтобы рассмотреть саму возможность разоружения, однако на волне немыслимой истерии того периода эти предпосылки никто бы даже не увидел. А истерия действительно выходила за все мыслимые пределы: риторика ключевых документов того периода, например таких, как «Задачи и программы национальной безопасности США» (NSC-68), и сегодня может шокировать кого угодно. Одним из симптомов, очевидно указывавших, что эту угрозу можно значительно снизить, было поразительное предложение, выдвинутое в 1952 году советским лидером Иосифом Сталиным: позволить Германии объединиться на основе свободных выборов, при том, однако, условии, что она не станет членом какого-либо альянса, враждебного СССР. В свете истории первой половины минувшего столетия, когда Германия в одиночку практически дважды разрушала Россию, каждый раз взимая страшную дань, это условие вряд ли было таким уж чрезмерным.

Предложение Сталина в те времена воспринял всерьез лишь уважаемый политический комментатор Джеймс Варбург, остальные либо не обратили на него внимания, либо и вовсе подвергли осмеянию. Современная научная мысль стала придерживаться другого взгляда. Советолог Адам Улам, выступавший с позиций ярого антикоммунизма, придал предложению Сталина статус «неразгаданной тайны». Вашингтон «потратил совсем немного усилий, отвергнув инициативу Москвы, – писал он, – сославшись на неубедительные причины, не вызывающие ничего, кроме смущения». Затем Улам добавил, что на фоне политического, научного и общего интеллектуального провала остался открытым «основополагающий вопрос» о том, «был ли Сталин действительно готов пожертвовать недавно созданной Германской Демократической Республикой (ГДР), бросив ее на алтарь подлинной демократии», что могло бы повлечь за собой огромные последствия для мира во всем мире и безопасности США»[444].

Просматривая результаты недавних поисков в советских архивах, Мелвин Леффлер, один из самых уважаемых специалистов по «холодной войне», заметил, что многие ученые пришли в удивление, обнаружив, что «[Лаврентий] Берия – зловещий, бесчеловечный глава [русской] тайной полиции – рекомендовал Кремлю предложить Западу сделку по объединению Германии и приданию ей нейтрального статуса». Тем самым Берия соглашался «принести коммунистический режим Восточной Германии в жертву, чтобы снизить напряженность между Западом и Востоком», а заодно улучшить политические и экономические условия внутри самой России. Однако этими возможностями пренебрегли ради участия Германии в НАТО[445].

В тех обстоятельствах вполне можно было прийти к соглашению, которое защитило бы безопасность жителей Америки от величайшей угрозы из всех, что маячат на горизонте. Однако такую возможность не приняли во внимание – это является поразительным признаком того, сколь незначительную роль в государственной политике играет подлинная безопасность.

В последующие годы этот результат во весь голос заявлял о себе не один раз. Никита Хрущев, пришедший к власти в России после смерти Сталина, сразу признал, что СССР не мог в военном отношении тягаться с Соединенными Штатами, самой богатой и могущественной страной в истории человечества. Для преодоления экономической отсталости и разрушительных последствий Второй мировой войны Советскому Союзу в обязательном порядке надо было прекратить гонку вооружений.

Как следствие, Хрущев предложил взаимное резкое сокращение наступательных видов вооружений. Администрация Кеннеди рассмотрела предложение советского лидера и отвергла его, приступив к наращиванию темпов военного развития, хотя Америка в этом отношении и без того вырвалась далеко вперед. Ныне покойный Кеннет Уолтц, поддерживаемый и другими стратегическими аналитиками, тесно связанными с разведкой США, в тот период писал, что администрация Кеннеди «приступила к величайшему наращиванию стратегических и обычных вооруженных сил, какое когда-либо видел мир… несмотря на то что Хрущев в это время пытался добиться значительного сокращения обычных вооруженных сил, придерживаясь стратегии минимального устрашения, но мы все же поступили именно так, хотя баланс стратегических сил в значительной степени был в пользу Соединенных Штатов». Правительство, опять же, решило расширить мощь государства в ущерб национальной безопасности.

Советской реакцией на расширение американской военной мощи в те годы стало принятое в октябре 1962 года решение разместить на Кубе ядерные ракеты, чтобы хоть как-то восстановить баланс сил. В определенной степени этот ход мотивировала и террористическая кампания Кеннеди против Кубы Фиделя Кастро. На повестке дня стояло вторжение на остров в том же октябре, о чем Россия и Куба вполне могли знать. Последующий ракетный кризис стал «самым опасным моментом в истории», если воспользоваться выражением историка Артура Шлезингера, советника и доверенного лица Кеннеди.