Сын Золотого Неба. Глаза Дракона - Лина Лау

А зря.

Потому что он их сдержал.

Неизвестно, о чем отец и брат говорили так долго, запершись в кабинете освобождённого к тому моменту Руни, но по итогу никаких санкций в сторону Севера не последовало, и они смогли спокойно дальше сами решать, с кем им торговать.

Вот только всадников Талурен лишился.

Все пережившие войну драконы севера и их всадники оказались в ведении Девона, став частью его Вакке.

А те, кто не желал подчиниться… Кто знал, где теперь из души?

Глава 23. Цонора Цоасси

Удивительно крупные хлопья снега, медленно кружась, укрывали толстым одеялом застывшую в сонном оцепенении степь, скованную льдом могучую Ивору, соединённую каналом с таким же застывшим Иттаром, крыши домов, улочки города, целый мир!..

Ветра не было.

Казалось, весь тот мир затих, и остался только стук сердца — и облачка пара, появлявшиеся с каждым выдохом.

По скромному мнению Цоноры было тепло, даже по сравнению с зимами в Тау'Ксе — хотя для Юга эта погода считалась суровыми морозами. Как ей успели рассказать, снег выпадал далеко не всегда, а когда случалось чудо и белоснежный покров укрывал степь, он быстро таял, смываемый нудной моросью.

Великие реки тоже редко сковывались льдом достаточной толщины, чтобы он был способен выдержать вес взрослого мужчины. Много пьяных идиотов и просто любителей испытывать судьбу, явно не местных, ибо южанам с младенчества вдалбливали в голову запрет приближаться ко льду, находили свою погибель в холодной воде, обеспечивая тем популяцию гулей новыми экземплярами. А сайши кланов ниже по течению — работой.

Впрочем, жалеть глупцов, не способных внять предупреждениям, Цонора не намеревалась — те сами были виноваты в собственных бедах. Жалела она тех, кому приходилось разбираться с последствиями действий тех глупцов.

Цонора знала, как опасен лёд. Просто у неё на родине он становился таковым к поздней весне.

Всякий цав'ен умел подчиняться приказам и следовать советам — иначе они бы просто не выжили в собственном суровом мире.

Наверное, именно потому, когда служанки посоветовали ей для прогулки всё же накинуть обитый мехом плащ, она не стала спорить и послушала их. Пусть и в отличие от всё тех же служанок, сновавших по двору замка, ей не приходилось кутаться в плащ, а падавшие на щеки снежинки не вызывали желания зарыться в нежный мех, спрятаться от них.

Наверное, зима станет её порой.

Наверное, это единственное время, когда она не будет чувствовать себя несчастной и лишней в этом краю. Когда вся её суть найдёт себе применение.

Возможно, когда-нибудь она признается себе, что отчаянно скучала по родине.

И пусть отец откупился ею.

И пусть там она никогда не была по-настоящему счастлива…

Но всё же она до ноющей боли в сердце любила край, подарившей ей жизнь. Любила тёмные коридоры отцовского замка, улочки города, своды пещер, освященных колдовскими кристаллами, и Сердце города, без которого жизнь в нём была просто невозможна.

В детстве ей говорили, что это именно Страж создал прародителей их народа, и могущественные источники, что стали Сердцами городов, способными заменить свет умирающей Солы.

Благодаря этому многие цав'ен годами не поднимались на поверхность, особенно женщины — грибы и мох росли в пещерах, ремеслами заниматься можно было и в городе, в тепле и свете, в безопасности.

Даже сама Цонора увидела снег впервые только в девятую свою осень — когда отец позволил ей подняться с ним на поверхность, чтобы встретить делегацию правителя соседнего города-царства. И снег этот в багровых лучах Солы, показался царевне самым прекрасным, что только могло существовать в Ианэ. И даже когда она обожглась о него, коснувшись, её мнение не поменялось — просто она запомнила, что красота нередко причиняла боль.

Тогда же она впервые увидела светило их мира, к слову.

И небо, усыпанное мириадами звёзд.

И беспроглядную тьму, клубившуюся на западе — самый краешек Бездны, делавший их мир столь неприветливым.

…А ещё, той же осенью, отец заключил договор с тем царем, и она должна была стать невестой юному царевичу.

А весной отец ушел в поход на А'Ксаан, оставив править её брата.

Его не было год.

Когда же он вернулся, за ним по пятам следовала пламенная смерть в виде драконьих всадников и их владыки. Они разорили то царство, с которым отец заключил договор, её жених погиб, а она, спустя долгие месяцы осады, когда народ был готов взбунтоваться от голода и самолично отдать их семью врагам, её отдали шесс'ен.

Как гарант мира, невесту второму принцу и почётную заложницу.

Цонора помнила, как ей было страшно покидать родной край навсегда. Как не хотела она отправляться к подбившим их врагам, как рыдала она, вцепившись в руку отца.

Но тот лишь смахнул её — и отдал слугам императора.

Предал её.

Последний раз Цонора видела Солу и звёзды родного мира через пелену собственных слёз.

И серый цавербийский снег.

Поэты юга видели в белизне снега что-то прекрасное. Метафору очищения мира через смерть и перерождение. Не зря же считалось, что чертоги Саинэ окружала именно что белая пустошь. И вечная метель.

Цонора знала цену этой красоте.

Цонора помнила, пусть уже и смутно, трескучие морозы родины и то, как тревожились женщины за своих мужей, ушедших на охоту — через раз кто-то да не возвращался. Пусть так было не во всякий год, порою, за лето удавалось собрать хорошие запасы и необходимость покидать город отпадала вовсе.

Зима — это меховые плащи, обтрескавшиеся губы и голод.

Даже у царей — голод.

Отец не желал пировать, когда народ сидел с пустыми животами, и потому в такие моменты приказывал раздавать содержимое дворцовых хранилищ.

Зима — время изоляции, когда никакие корабли не могли достигнуть цавербийских городов, потому что лёд толстым щитом сковывал моря, а безумный ветер не давал даже шанса воспользоваться санями и ездовых животными. Даже меж собой у городов-царств не было сообщения.

Суровый мир рождал суровый народ.

Снега на Цавербе было мало, вся вода давно застыла в ледниках, да и мало касалось происходившее на поверхности тех, кто не был охотником или разведчиком.

Их города-царства располагались глубоко под землёй. Там, где вечный холод не мог их достигнуть.

Их народ научился жить в таких условиях и не роптать на судьбу. Хотя, согласно преданиям и легендам, а также храмовым хроникам, до Прорыва всё было совсем иначе.

Каменный Лес был тогда живым, и именно из его древесины строились лодки и корабли,