Буча. Синдром Корсакова - Вячеслав Валерьевич Немышев

Он вошел внутрь. Кабинет был пуст.

Ушли, ушли…

Открыв страничку, он сразу обнаружил на информационной ленте сообщение с пометкой «срочно». Не было теперь сомнений у Андрея Андреевича — не за нефть шла война. За интерес была игра… за государственный интерес! Ставки столь велики, что ждать времени не было ни у офицеров контрразведки, ни у него, майора правительственной пресс-службы.

Грузовая машина, развернувшись, перегородила дорогу у ближнего КП.

Лязгнули металлические борта. Толпились мужчины в высоких каракулевых папахах. Они говорили живо национальной речью. Женщины в черных платках стали выстраиваться правильным порядком. С деревянного настила кузова потащили ветошью замотанные тушки. Ровненько раскладывали на асфальте: восемь тушек — одна к одной.

Из будки капэ выскакивали охранники правительственного комплекса — спецназ ГУИН; гуиновцы охраняли новую власть. Они бестолково таращились в толпу. Старший кричал в рацию. От площади и дальнего капэ, где стояли в охранении солдаты Ленинской комендатуры, неторопливо шагали десятка два военных. Если бы Вязенкин сразу оказался на месте, то узнал бы и Макогонова, и Пашу Аликбарова с пулеметом, и других разведчиков, поднятых по тревоге в это ясное утро четверга.

Журналисты беспокойно толпились с внутренней стороны периметра правительственного комплекса.

Твердиевич поздоровался — кивнул Гоге Мартыновскому, двум заезжим газетчикам и одному из местных. Сделал вид, что не заметил Вязенкина. Твердиевич вошел на капэ, вынул удостоверение. Ушастая овчарка, заученно потянулась носом к его ногам. Охранник дернул на себя поводок.

— Фу, Аккорд.

Пес осел.

Если бы можно было ему, Твердиевичу, так же вот одернуть поводком и махом осадить весь пыл столичных писак: «Фу, сказал, не лезть без команды!» На выходе Твердиевич столкнулся с Сергеевым и Ивановым. Контрразведчики вида не подали, что знакомы с ним. Твердиевич, выйдя за ворота на площадь, сразу оценил обстановку: женщин человек пятьдесят, мужчины в основном преклонного возраста.

В толпе заметил Твердиевич одного из министров нового правительства, тот пробивался сквозь плотное кольцо митингующих. «Чего это он без охраны?» — подумал Твердиевич. И тут как по команде началось действо у ворот. Твердиевич сразу и забыл о министре. Взвыли женщины, закачались каракулевые папахи. Тряпье с тушек откинули. На цветастых одеялах лежало восемь обгоревших до неузнаваемости человеческих тел…

Твердиевича передернуло. Он взял себя в руки, но не двигался с места. Тела были разложены так, чтобы их можно было хорошенько рассмотреть. Твердиевич расслабился и отвернулся — за годы службы он привык не вглядываться в детали.

Совещание накрылось…

Что теперь делать, думал Твердиевич. Бежать обратно, получать у руководства указания к действиям? Но какие к чертям указания? Журналисты… Они не должны… их нельзя допустить. Твердиевич глянул на окна Дома правительства.

«Вот там сейчас переполох!» — подумал Андрей Андреевич. И пошел общаться с журналистами.

Это был скандал.

Руководство республики пребывало в бешенстве.

Совещание перенесли на неопределенный срок. Премьер, маленький круглый человечек с кошачьими усами и умными залысинами, только что говорил с Центром. Происходящее перед воротами Правительственного комплекса есть несомненно провокация, оправдывался Премьер. Вы должны были предусмотреть, жестко резюмировал Центр, мы не обязаны потом отчитываться перед мировым сообществом. Тем самым ущемляются государственные интересы — интересы Центра. Разберитесь, примите меры, обеспечьте информационную блокаду, в конце концов!

Твердиевич давно заметил — слишком быстро, неправдоподобно быстро распространялась информация. Кто-то из сведущих, находящихся в центре событий, передавал информацию заинтересованной стороне — той стороне, которую в простонародье называли бандитами: главному пропагандисту так называемого национального фронта Геббельсу-Удугову, строчащему свои пасквили в европейской эмиграции. Информация шла через «секретаря» в Назрани. Вычислить его спецслужбам не удавалось. Так думал Твердиевич. Значит, решили поискать того, кто «стучит» из Грозного.

Этим сведущим стукачом и был некий таинственный «координатор».

На самом деле, «координатором» мог быть кто угодно: вот хоть и он, Андрей Андреевич, или кто из служащих при правительстве. Или… Внезапная догадка поразила Твердиевича очевидностью фактов. Вязенкин! Этот зарвавшийся писака, авантюрист и пустослов. А почему нет? Он же тащится сюда, будто маслом ему намазано, будто мест других нет, кроме Кавказа, Чечни.

Твердиевич снова прошел капэ, собака натренированно дернулась, он показал удостоверение. Повернул на каменную тропинку, ведущую к Дому правительства.

— Дрей Дреич, не убегай от нас. Мы люди подневольные.

Гога Мартыновский.

Твердиевич не имел против Гоги. Гога был предсказуем, управляем. Гога был профессионалом и думал о будущем.

— Москва звонит, сорвала телефоны. Андрей, ты же понимаешь, выпуск требуют картинку.

Гогу он бы простил. Гога честный, искренний.

— Ждите, мужики, — ответит Твердиевич. — Пока ничего не скажу. Но очень прошу, не лезьте за периметр. Премьер даст комментарии. Я вам обещаю.

В своем кабинете всегда умеренный в публичных высказываниях Премьер свирепо вращал глазами. Твердиевичу показалось, что Премьер непременно швырнет что-нибудь со своего стола в оконное стекло. Из окна было хорошо видно скопление людей на площади. На столе Премьера — антикварная чернильница, накуренная пепельница. Премьер не курил, но держал пепельницу для гостей.

— Если какая-нибудь сволочь снимет этот бардак, а потом покажет на всю Европу, я первого порву тебя, а уж потом ту сволочь! Ты читал ленты? Читал, да не все, наверное.

Премьер сел за стол и поманил Твердиевича.

— Глянь-ка сюда, — он ткнул пальцем в монитор. — Изволь-ка ознакомиться. Будто другого времени у них не было, именно сейчас.

Твердиевич уставился в монитор.

Выходит, правы оказались контрразведчики. «Движение по оперативной информации» началось — вон оно за забором. И срочные тексты о митинге в Грозном вылезли на лентах информагентств минута в минуту.

— Да-да. — Премьер нетерпеливо встал и заходил по кабинету. — Читай, читай! Черным, как говориться, по белому: «Представители европейских правозащитных организаций и журналисты ведущих западных телекомпаний желают ознакомиться с ситуацией в республике».

Твердиевич дочитал сообщение, понял, что это тот самый «некий визит», о котором предупреждали Сергеев с Ивановым.

— Прекрасное начало для визита, — продолжал Премьер. — Вот вам для затравки трупы. А что, откуда, спросят лорды? Да мы не знаем. Ах, не знаете? А Удугов из Лондона пишет, что геноцид тут у вас. Так как быть, Андрей Андреевич, кого рвать, кому башку откручивать? Военным, может, которые просрали все свои позиции, или кому из наших? Думай, думай, пресс-служба.

Нет, неслучайно взяли контрразведчики список журналистов, значит, были — есть подозрения. Портился характер у Твердиевича, и в это утро четверга испортился совсем. Когда он вернулся на капэ, то увидел Гогу Мартыновского, газетчиков, местного из информагентства.

Гога при виде руководителя правительственной пресс-службы смущенно отвернулся.

Зарычал Твердиевич:

— Где Вязенкин?!

Ничего не ответил Гога, подкурил сигарету. Твердиевич бросился за периметр.

У обгоревших тушек не было гениталий.

Безволосые черепа, туго обтянутые черно-фиолетовой кожей с одинаковыми оскалами