Жизнь: вид сбоку - Александр Староверов

– Не про-тив-лять-ся, не про-тив-лять-ся… – ритмично, на выдохе повторял он как заклинание. Это бы еще ничего, может, бежать ему так легче, но то, что следовало за стариком, в разум не помещалось. За ним следовал дуб. Обыкновенный, точнее, необыкновенный: очень раскидистый и могучий дуб. На дубе том возлежал истекающий кровью красавец офицер времен наполеоновских войн.

– Ну что же ты, гад, так длинно? – стонал красавчик отчетливым шепотом. – Совсем у тебя совести нет, ваше сиятельство.

Но и дуб с офицером не являлись вершиной абсурда. За ними, поспешая, семенили прехорошенькие женские ножки. Только ножки, без верхней, полагающейся любой, даже самой вредной девице половины тела. И уже венчая процессию, тяжело ухая дымом из трубы, за ножками тащился огромный железный паровоз. Невзирая на всю сюрреалистичность сложившегося натюрморта, что-то смутно знакомое мелькнуло в чертах трусящего старца. Какая-то догадка почти укрепилась в Федоре Михайловиче, но до конца задержаться не смогла, поскольку ритмично призывающий не противляться старец вдруг развернулся к своим преследователям, показал им два явственных кукиша на огромных кулачищах и зычно, почти оперным басом произнес:

– Воистину приветствую я своих мучителей, но заявляю твердо: не от меня все зло, но от баб-с.

На дуб, офицера, ножки и паровоз его слова впечатления не произвели. Они только приблизились к старцу на лишний десяток метров. Старец постоял некоторое время, тряся кукишами, потом махнул рукой и затрусил дальше, опять ритмично, на выдохе скандируя: «Не про-тив-лять-ся, не про-тив-лять-ся…»

После следующей группы бегунов Федору Михайловичу уже все перестало казаться страшным. Даже поэма о великом инквизиторе, которую он сам в глубине души побаивался, мнилась, по сравнению с увиденным, рождественской святочной сказкой. Навстречу трусящему старцу бежало воистину удивительное существо. Начать с одежды: более нелепого сочетания гардероба Достоевскому не доводилось видеть никогда. Кожаные темно-синие штаны, как у краснокожих аборигенов Северной Америки, и шелковый, до середины бедра китайский халат с желтым паукообразным иероглифом на груди. Лицо существа было при этом вполне русским, глаза же скрывали черные очки, вроде тех, что, пряча свои бельма, носили слепые, но не круглые, а прямоугольные почему-то. В целом облик существа навевал мысли о мошенничестве. Нечто вроде кота Базилио, но не из старой доброй сказки про мальчика Пиноккио, а из далекого будущего, обещавшего быть темным. Само по себе существо страха не вызывало, но то, что гналось за ним… Даже в самых жестоких эпилептических припадках, в игорной горячке и на вершине писательского вдохновения Федор Михайлович не видел такого. Он даже представить себе не мог… Наиболее милым из догоняющих был почти нормальный казак с огромными усами, скачущий на лошади и лихо, с посвистом, размахивающий шашкой. Всех странностей – клоунская, не по уставу, форма да красная тряпка на древке, используемая вместо знамени. Дальше начинался парад уродов. Волки, лисицы, огромные псины, имеющие явно человеческие черты, гнались за существом в халате. За оборотнями следовали вампиры и летучие мыши, за ними – злые кукольные, как будто нарисованные, японцы, дальше – уж совсем неведомые многорукие и многоглазые существа, видимо, из индуистской мифологии. Предпоследним в колонне был отряд марширующих грибов, в основном мухоморов, возглавляемый шестипалым цыпленком величиной со слона. Но самое страшное было в конце. Ужасно скрипя досками, на красном хромированном велосипеде ехал обгорелый и почти развалившийся сарай. Вот сарай как раз и устроил окончательный переворот в душе Федора Михайловича. Ну не мог сарай ехать на велосипеде, однако же ехал и был страшен при этом. Только увидев сарай, великий писатель парадоксальным образом ощутил реальность происходящего. До этого сомневался, думал, бред предсмертный видит, но сарай на велосипеде был до того невероятным, что вариант бреда решительно отпадал. Даже бред имеет свои границы. Сарай-велосипедист границ не имел.

Пути бородатого старца и псевдослепого в китайском халате пересеклись как раз напротив Федора Михайловича. Оба на секунду замерли и, казалось, готовились пожать друг другу руки. Однако вместо приветствия существо в нелепой одежде нагло и задиристо, как будто дразня старого человека, продекламировало ему в лицо непонятный, но тем не менее очевидно хамский и обидный стишок:

– Вот оно до чего дошло, – скорбно сказал бородатый старец, – а ведь я предупреждал. Не послушали. – Старик несколько раз тяжело вздохнул, с сожалением посмотрел на наглого стихоплета, обернулся к преследующим его дубу, ножкам и паровозу, безнадежно махнул рукой и затрусил дальше, ожесточенно повторяя знакомое уже заклинание: – Не про-тив-лять-ся, не про-тив-лять-ся, не про-тив-лять-ся…

Федору Михайловичу почему-то стало жаль убегающего дедушку. Ему даже захотелось окликнуть его, сказать что-нибудь хорошее, доброе, вроде «мил человек, да не расстраивайся ты так, мы же с тобой братья во Христе, все русские люди – братья», но, взглянув в другую сторону, на убегающего плута в халате, он сразу забыл о своем минутном порыве. У плута дела обстояли намного хуже. Упустив несколько драгоценных мгновений на декламацию издевательских виршей, плут позволил своим преследователям почти настигнуть его. Даже самому мошеннику стало понятно, что убегать совершенно бесполезно. Догонят точно. Но плут оказался не робкого десятка, он отважно повернулся к настигшему его сборищу упырей и принял какую-то прихотливую, судя по всему, восточную позу.

– Ом-м-м-м-м…. – завибрировал неприятным звуком мошенник, видимо, надеясь отпугнуть неприятное сборище. Вроде бы даже и получилось: противники в первый момент отпрянули. Ободренное произведенным эффектом существо в халате еще раз выдало страшный звук «ом» и быстро, скороговоркой забормотало: – Вас не существует, вас не существует, вас не существует… ом-м-м-м… вас не существует, вас нет, нет вас, омммм… ом-м-м-м…

Оловянными от ужаса глазами Федор Михайлович наблюдал, как к бормочущему существу из хвоста колонны нечисти медленно подъезжает сарай на велосипеде. Плут в халате, видимо, впал в религиозный экстаз и не замечал опасного движения впереди. Напротив, он все сильнее, быстрее и громче восклицал:

– Вас не существует, не существует, не существует, оммммм…

Сарай почти вплотную подъехал к нему, а он, как глухарь на току, самозабвенно и истерично пел свою песню:

– Вас не существует, вас не существует, вас не существует, омммм…

– Это тебя, дурак, не существует… Ам! – неожиданно низким и приятным голосом сказал сарай и проглотил существо.

Что тут началось! Оргия, вакханалия, грибы, оборотни, вампиры и даже казак с шашкой – все бросились внутрь сарая с каким-то животным урчанием и повизгиванием. А из центра кучи-малы раздался душераздирающий, но, к сожалению, вполне человеческий вопль. Федор Михайлович зажмурил глаза и отвернулся. Было очень жалко плута. Неизвестно откуда в голову писателя залетел шальной и поразивший его самого вопрос: «Если счастье всего человечества не стоит слезинки ребенка, то стоит ли весь рай этого страшного крика пускай даже и плута? И вообще, что это за рай такой странный, уж не ад ли?» Огромным усилием воли, воспитанной за годы каторги и десятилетия почти каторжного литературного труда, он выгнал прочь неприятные вопросы и зашагал за ангелом Левием Матвеем на встречу с Создателем.