Паранойя - Джозеф Файндер

Теперь Годдард смотрел прямо на меня, и я видел боль в его глазах. И меня словно ножом в живот ударили. На глазах выступили слезы.

— Начинаешь дело, строишь свою маленькую империю, — продолжал Годдард, — и забываешь, что в жизни самое важное. — Он несколько раз с усилием мигнул. — Не хочу, чтобы ты об этом забыл, Адам. Не забывай.

Годдард казался совсем маленьким и очень старым, как будто ему сто лет.

— Он лежал на кровати, весь в слюнях и моче, как младенец, и я взял его на руки, словно младенца. Ты знаешь, каково это — видеть собственного ребенка в гробу? — прошептал он. У меня мурашки побежали по коже, и я отвел глаза. — Я думал, что никогда не смогу вернуться на работу. Я думал, что не переживу. Маргарет говорит, что я так и не оправился. Почти два месяца я сидел дома. Не мог понять, почему я еще жив. Если происходит такое, начинаешь... начинаешь сомневаться в смысле всего остального.

Годдард, видимо, вспомнил, что у него есть носовой платок, достал его, вытер лицо.

— Эх, посмотри на меня! — глубоко вздохнул он и вдруг хмыкнул. — Посмотри на старого дурня. В твоем возрасте я воображал, что когда стану старым, то открою смысл жизни. — Он грустно улыбнулся. — А сейчас я ничуть не ближе к смыслу жизни, чем тогда. Зато, правда, знаю, где его нет. Методом исключения. Чтобы понять это, мне пришлось потерять сына. Если у тебя большой дом, шикарный автомобиль и твое лицо поместили на обложку «Форчун», ты думаешь, что все понял, да? Но тут Бог шлет тебе телеграммку: «Ах, прости, забыл предупредить: это ни хрена не стоит». Все, кого ты любишь в этом мире, даны нам на время, напрокат, понимаешь? Так что лучше люби их, пока можешь. — По щеке Годдарда медленно скатилась слеза. — По сей день спрашиваю себя: а понимал ли я Эли? Может, и нет. Думал, что понимаю. Я знаю, что любил его, любил больше, чем сам от себя ожидал. А вот понимал ли я моего мальчика? Не знаю. — Он медленно покачал головой. Было заметно, что Годдард постепенно берет себя в руки. — Твоему отцу — не знаю, кто он, — чертовски повезло. С ним такого не случится. У него такой сын, как ты; сын, который все еще рядом. Я знаю, что он тобой гордится.

— Не очень в этом уверен, — тихо сказал я.

— А я уверен, — возразил Годдард. — Я знаю. Я бы тобой гордился.

Укрощение — воздействие, оказываемое на агента или двойного агента «хозяином» для предотвращения перехода на сторону противника.

«Международный словарь разведки»

Утром я проверил почту и обнаружил сообщение от Артура:

Босс весьма впечатлен Вашей презентацией и требует немедленного продолжения.

С минуту я смотрел на экран, а потом решил не отвечать.

* * *

Я не стал звонить отцу, а сразу поехал к нему, купив по дороге пачку пончиков «Криспи крим». Поставил машину прямо перед подъездом, зная, что если отец не смотрит в телевизор, он обязательно смотрит в окно и ничего не пропустит.

Я только что побывал на автомойке, и «порше» сиял, как кусок обсидиана. Я не мог на него наглядеться. Пора и отцу показать, что его «сын-неудачник» не такой уж недотепа и заимел колесницу на четыреста пятьдесят лошадиных сил.

Отец, как всегда, сидел перед телевизором и смотрел низкопробное журналистское расследование корпоративных скандалов. Антуан сидел рядом в менее удобном кресле и читал цветной таблоид из супермаркета (они все на одно лицо, но, по-моему, это был «Стар»).

Отец поднял глаза, увидел коробку с пончиками и отрицательно покачал головой.

— Я почти уверен, что внутри есть шоколад. Твои любимые.

— Мне больше нельзя такое дерьмо. Этот зулус держит меня под прицелом. Может, ему предложишь?

Антуан отрицательно покачал головой:

— Нет, спасибо. Я пытаюсь сбросить вес. Не соблазняй.

— Это, случайно, не диетический салон? — Я поставил коробку рядом с Антуаном, на кофейный столик с инкрустацией «под клен». Отец не сказал ни слова о машине: наверное, смотрел телик. Да и глаза у него уже не те.

— Как только ты уйдешь, он начнет щелкать кнутом и гонять меня по комнате, — сказал папаня.

— И так весь день?

Судя по лицу, отец не особенно злился, скорее так, развлекался.

— Его это радует, — кивнул он в сторону Антуана. — А самый большой кайф — не давать мне курить.

Похоже, между ними установилось вооруженное перемирие.

— А ты стал лучше выглядеть, пап, — соврал я.

— Брехня, — отозвался он, не отрывая глаз от псевдорасследования. — Тебя еще не поперли с нового места?

— Нет, — сказал я и скромно улыбнулся: пора сказать ему главную новость. — Вообще-то...

— Послушай, — он наконец отвернулся от телевизора и перевел на меня слезящиеся глаза, — если ты будешь хлопать ушами, эти сукины дети, эти подонки вытянут из тебя последнюю монетку.

— Кто, корпорации?

— Корпорации, фирмы, директора со своими акциями, большими и толстыми пенсиями и выгодными сделками. Все они думают только о себе, все и каждый, запомни!

Я потупился и тихо сказал:

— Ну, может, и не все.

— Не обманывай себя.

— Слушай своего отца, — сказал Антуан, не отрывая глаз от «Стар». В его голосе чувствовалась почти симпатия. — Он мудрый человек.

— Папа, с некоторыми директорами я неплохо знаком. Меня только что здорово продвинули по службе. Я теперь особый ассистент генерального директора «Триона».

Повисла тишина. Наверное, отец не расслышал. Он опять смотрел в телевизор. Я решил немного смягчить свой самоуверенный тон:

— Папа, это же правда здорово.

Тишина.

Я уже собирался все повторить, когда отец переспросил:

— Особый ассистент? Это что-то вроде секретаря?

— Нет-нет. Это... ну, типа, работник высокого ранга. Для мозговых штурмов и так далее.

— Так чем ты точно занимаешься весь день?

У старика эмфизема, а воздух хватаю ртом я.

— Не важно, — сказал я. — Не надо было мне говорить.

Я действительно об этом пожалел. На кой черт мне знать, что он думает?

— Нет, правда! Мне же интересно знать, откуда у тебя такая шикарная тачка.

Значит, заметил-таки! Я улыбнулся:

— Красавица, правда?

— Сколько она тебе стоила?

— Ну...

— Точнее, сколько кредита ты выплачиваешь в месяц. — Отец сделал большой глоток кислорода.

— Нисколько.