Толстая тетрадь - Агота Кристоф

На этот раз я сажусь в поезд своей родной страны. В нем очень мало пассажиров. Сиденья неудобные, окна грязные, пепельницы переполнены окурками, пол черный и липкий, туалетом пользоваться почти невозможно. Нет ни вагона-ресторана, ни буфета. Пассажиры достают пакеты с едой, едят и оставляют жирные бумажки, пустые бутылки на столике у окна или бросают их на пол под сиденья.

Только двое из пассажиров говорят на языке моей страны. Я слушаю их, но не разговариваю.

Я смотрю в окно. Пейзаж меняется. Мы покидаем гористую местность, начинается равнина.

Я снова чувствую боль.

Я, не запивая, глотаю лекарства. Я не подумал о том, что надо взять с собой питье, и мне неприятно просить попить у кого-нибудь из пассажиров.

Я закрываю глаза. Я знаю, что мы подъезжаем к границе.

Вот и она. Поезд останавливается, входят пограничники, таможенники, полицейские. У меня спрашивают документы и с улыбкой их возвращают. Зато двух пассажиров, которые говорят на местном языке, долго допрашивают и обыскивают их багаж.

Поезд снова трогается, и теперь при каждой остановке садятся только местные жители.

В мой Маленький Город не заходят поезда из-за границы. Я прибываю в соседний город, он находится дальше в глубь страны, он крупнее. Я мог бы сразу пересесть, мне показывают маленький красный поезд, состоящий из трех вагонов, который раз в час отходит от платформы номер один в Маленький Город. Я смотрю, как поезд уходит.

Я выхожу из вокзала, сажусь в такси, еду в гостиницу. Я поднимаюсь в номер, ложусь и тут же засыпаю.

Проснувшись, я раздвигаю занавески на окне. Оно выходит на запад. Там, за горой моего Городка, садится солнце.

Каждый день я хожу на вокзал, смотрю, как приходит и уходит красный поезд. Потом я гуляю по городу. Вечером я выпиваю несколько стаканов в баре гостиницы или в каком-нибудь другом бистро города, с незнакомыми людьми.

У меня комната с балконом. Я часто сижу на нем, тем более что становится теплее. Оттуда я вижу такое огромное небо, какого не видел сорок лет.

Я все дольше брожу по городу, я даже выхожу из него и гуляю за городом.

Я иду вдоль стены из камней и металла. За стеной поет птица, и я вижу голые ветки каштанов.

Кованые железные ворота открыты. Я вхожу внутрь, сажусь на большой замшелый камень около ворот. Этот большой камень мы называли «черной скалой», но он никогда не был черным, он, скорее, был серо-голубым, а теперь он весь зеленый.

Я смотрю на парк, я узнаю его. И я узнаю большое здание в глубине парка. Может быть, деревья все те же, птицы наверняка другие. Прошло столько лет. Как долго живет дерево? Как долго живет птица? Понятия не имею.

А сколько живут люди? Кажется, что вечность, потому что я вижу, как ко мне приближается директриса Центра.

Она спрашивает:

— Что вы здесь делаете? Я встаю, говорю ей:

— Я просто смотрю, госпожа директор. В детстве я провел здесь пять лет.

— Когда это?

— Примерно сорок лет назад. Сорок пять. Я узнал вас. Вы были директором Центра восстановления.

Она кричит:

— Какая наглость! Вы знаете, что сорок лет назад меня еще на свете не было, зато извращенцев я с первого взгляда могу определить. Убирайтесь, или я вызову полицию.

Я ухожу, возвращаюсь в гостиницу, выпиваю несколько стаканов с незнакомым человеком. Я рассказываю ему свое приключение с директрисой:

— Конечно, это не она. Та, должно быть, умерла.

Мой новый знакомый поднимает стакан:

— Вывод: либо все директрисы похожи в разные времена, либо они очень долго живут. Завтра поедем вместе в твой Центр. Сможешь смотреть его сколько захочешь.

Назавтра незнакомец приезжает за мной в гостиницу. Он отвозит меня на машине до Центра. Перед самым входом он говорит:

— Знаете, та старая женщина, которую вы видели, это действительно та самая. Только она больше не директриса — ни в этом доме, ни в каком другом. Я узнавал. Ваш Центр — это теперь приют для стариков.

Я говорю:

— Мне хотелось бы только посмотреть на спальни. И на сад.

Ореховый куст на месте, но он кажется мне сильно скрюченным. Скоро он умрет. Я говорю своему спутнику:

— Мое дерево скоро умрет. Он говорит:

— Не будьте сентиментальны. Все умирает. Мы входим в здание. Мы идем по коридору,

входим в комнату, в которой спал я и спали другие дети сорок лет назад. Я останавливаюсь на пороге, смотрю. Ничего не изменилось. Дюжина кроватей, белые стены, белые пустые кровати. В это время дня кровати всегда пусты.

Я бегом поднимаюсь на второй этаж, открываю дверь комнаты, где я просидел взаперти несколько дней. Кровать по-прежнему стоит на том же месте. Может быть, это та же кровать.

Нас сопровождает молодая женщина, она говорит:

— Здесь все было разрушено бомбами. Но все отстроили. Как раньше. Здесь все как было. Это очень красивое здание, его переделывать не надо.

Днем боль возникает снова. Я возвращаюсь в гостиницу, принимаю лекарства, собираю чемоданы, расплачиваюсь за номер, вызываю такси.

— На вокзал.

Такси останавливается перед вокзалом, я говорю шоферу:

— Сходите купите билет до города К. Я болен. Шофер говорит:

— Это не моя работа. Я довез вас до вокзала. Выходите. Мне не нужен в машине больной.

Он ставит мой чемодан на тротуар, открывает дверцу с моей стороны:

— Вылезайте. Выходите из моей машины.

Я достаю из бумажника иностранные деньги, протягиваю ему:

— Пожалуйста.

Шофер входит в здание вокзала, возвращается с билетом, помогает мне выйти из машины, берет меня под руку, несет мой чемодан, доводит меня до перрона номер один, ждет поезд вместе со мной. Когда поезд прибывает, он помогает мне сесть в него, ставит чемодан рядом и предупреждает обо мне проводника.

Поезд трогается. В вагоне почти никого нет. Это вагон для некурящих.

Я закрываю глаза, боли стихают. Поезд останавливается почти каждые десять минут. Я знаю, что сорок лет назад я ехал так же.

Перед прибытием в Маленький Город поезд остановился. Монахиня стала тянуть меня за руку, трясти, но я не двигался. Она спрыгнула с поезда, побежала, легла в поле. Я был один в купе. Над нами пролетали самолеты, они расстреливали поезд. Когда снова наступила тишина, вернулась монахиня. Она дала мне пощечину, поезд тронулся.

Я открываю глаза. Мы скоро будем на месте. Я уже вижу серебряное облако над горой, потом появляются башни замка и колокола многочисленных церквей.

Двадцать второго апреля, после сорока лет отсутствия, я снова в Маленьком Городе моего детства.