Счастливая странница - Марио Пьюзо

Он медленно ехал на последний этаж в забранном решетками лифте, вдыхая крысиную вонь. Лифтер в пыльной серой форме с какими-то желтыми червяками в петлицах распахнул перед ним дверь с загадочной презрительностью, с какой относятся к юношам многие взрослые, и Джино оказался в зале, занявшем весь этаж.

Зрелище напоминало кошмар – такой видится тюрьма человеку, который не сомневается, что в конце концов окажется в неволе. Зал был заставлен рядами столов, на которых лязгали печатные машинки, выстреливавшие целые мили погрузочно-разгрузочных накладных. Клерки, склонившиеся над машинками, были все как один в пиджаках, белых рубашках и галстуках с ослабленными узлами.

Все они были старше Винни годами и работали, как метеоры. Машинки тарахтели как одержимые. На каждом столе стояло по желтой лампе; остальной зал был погружен в темноту, свет горел только над длинным стеллажом, заваленным отпечатанными бланками.

Вдоль этого стеллажа перемещался скрюченный, тощий человечек с устрашающе серой физиономией. В зале не было слышно человеческих голосов, снаружи не просачивалось ни единого лучика света.

Казалось, все эти люди заперты в небывалой гробнице, громоздящейся над путями, по которым грохочут бесчисленные товарные составы Джино долго крутил головой, прежде чем заметил Винни. Винни был тут единственным, на ком не оказалось пиджака; кроме того, на нем была цветная рубашка, которую можно носить несколько дней, не меняя. Его кудрявые черные волосы казались влажными в желтом свете лампы на стальной ножке.

Джино видел, что брат работает медленнее остальных, хотя лицо его выражало крайнюю степень сосредоточенности. Прочие клерки, напротив, напоминали сомнамбул.

Неожиданно Винни поднял глаза, без всякого выражения скользнул взглядом по Джино и зажег сигарету. Джино удивился: оказывается, Винни не видит ни его, ни других сидельцев в зале, Джино стоял в темноте, вне желтого мирка у стола брата Он обогнул несколько столов и подошел к Винни.

Клерки приподнимали головы, когда он проходил мимо, словно он затмевал им солнце. Винни снова поднял глаза.

На его лице отпечаталась такая радость, что у Джино защемило сердце. Улыбка Винни была необыкновенно радушной, как когда-то в детстве.

Джино прицелился и метнул в него бумажным пакетом. Винни ловко подхватил пакет. Джино неуверенно остановился у его стола.

– Спасибо, братишка, – сказал Винни. Ближайшие клерки прервали работу, и Винни сказал им:

– Это мой младший брат Джино.

Джино покоробила гордость, с которой Винни произнес эти слова. Двое клерков отозвались, окинув его холодными оценивающими взглядами:

– Привет, парень!

Джино стало стыдно своих спортивных штанов и белой майки, он почувствовал себя глупо, словно явился в легкомысленном наряде на собрание серьезных мужей. Тут подал голос серолицый:

– Эй, ребята, пошевеливайтесь, не то отстанете.

После этого он приковылял к Винни и вручил ему пачку счетов. Он походил на старую исхудавшую крысу.

– Ты задерживаешься, Винни, – пожурил он его.

Винни нервозно бросил в удаляющуюся спину:

– Наверстаю в перерыве.

Джино собрался уходить. Винни встал и вышел из своего желтого круга, чтобы проводить брата до лифта. Они ждали, слушая, как скрипят стальные тросы и дребезжит ползущая вверх кабина.

– Ты можешь срезать, если пройдешь через сортировочную станцию, – посоветовал ему Винни. – Только будь осторожен, следи за локомотивами. – Он положил руку Джино на плечо. – Спасибо за ленч. Ты играешь в субботу?

– Ага, – откликнулся Джино. Лифт полз наверх еле-еле. Ему не терпелось унести отсюда ноги. Он видел, как озабоченно оглядывается Винни на тарахтящие машинки; через секунду старший брат вздрогнул, увидев, как серая крыса подслеповато вглядывается в потемки, пытаясь высмотреть их у лифта.

– Если успею встать, приду посмотреть, – пообещал Винни. Тут с ними поравнялся лифт. Стальные двери распахнулись, Джино сделал шаг вперед.

Начался томительно-медленный спуск. От запаха плесени, крыс и старых испражнений у Джино подступила тошнота к горлу. Выйдя на волю, он задрал голову, наслаждаясь теплыми лимонными лучами сентябрьского солнца. Он радовался свободе.

Он больше не вспоминал Винни, а припустился бегом через сортировочную станцию – необъятное поле разбегающихся во все стороны серебристых рельс, которые то и дело сходились, чтобы снова разойтись. Он согнул правую руку, словно сжимая мяч, и стал еще быстрее перепрыгивать со шпалы на шпалу, стараясь не касаться рельсов, которые, смыкаясь, грозили поймать его ногу в западню. Он ловко уворачивался от черных мастодонтов-паровозов, отпрыгивая то вправо, то влево и все больше набирая скорость. За его спиной раздался свисток, и Джино пустился наперегонки с паровозом; через несколько минут машинист, окинув его безразличным взглядом, пришпорил своего мастодонта, который загрохотал еще оглушительнее и обогнал Джино. Когда соперник замер поблизости от гурта коричневых и желтых товарных вагонов, Джино тоже остановился, с трудом переводя дыхание. Его белая майка намокла от пота, он чувствовал, что его мучают голод и жажда, но зато он обрел прежнюю силу и свежесть.

Он снова припустился бегом и в конце концов выскочил с территории сортировочной станции неподалеку от Челси-парка. Здесь его уже поджидали приятели, пинавшие мяч.

Спустя неделю Лючия Санта, проснувшись поутру, почувствовала смутную тревогу. Сал с Леной все еще нежились в постелях. На рассвете Лючия Санта слышала, как вернулся домой Джино: она знала, как беспечно и шумно он раздевается. Прихода же Винни она так и не расслышала. Потом она припомнила, что в понедельник у него выходной и в этот день он иногда является даже позже, чем Джино.

Зная, что никто не может проникнуть в квартиру так, чтобы ей не стало известно об этом, она все же заглянула в комнату Винни. Теперь он спал в прежней спальне Октавии, единственной комнате во всей квартире с закрывающейся дверью. Кровать осталась нетронутой, однако Лючия Санта не торопилась начинать волноваться по-настоящему. Позже, отослав детей в школу, она облокотилась о лежащую на подоконнике подушку и принялась ждать, когда сын появится на авеню. Время шло; когда через мостовую потянулись железнодорожники, торопящиеся домой на обед, она смекнула, что наступил полдень.

Тут уж она забеспокоилась не на шутку. Облачившись в толстый вязаный жакет, она спустилась к Лоренцо.

Она знала, что старший сын всегда пребывает с утра в дурном настроении, однако слишком нервничала, чтобы ждать и дальше. Она застала Ларри с чашкой кофе; из-под старенькой майки выбивались густые черные волосы, покрывающие всю его грудь.

Прихлебывая кофе, он, не скрывая раздражения, отрезал:

– Ма, он больше не дитя, господи боже мой! Наверное, где-то задержался, и было уже поздно возвращаться. Вот проспится – и пожалует домой как миленький.