Тираны России и СССР - Эдвард Радзинский

Нет, здесь была не «мощь совокупления». Здесь была мощь убеждения его поклонниц в то, что этот полуграмотный сектант, свято уверовавший в свое предназначение и заражающий их своей верой, — святой. Оттого и счастливая их бесплотность после экстаза соединения с ним. Так в некоторых хлыстовских «кораблях» (распутинский опыт прошлых лет!) свято верили, что через «свальный грех» приходит избавление от «беса блуда»…

И глава департамента полиции Белецкий показывал в Чрезвычайной комиссии: «Он объяснял своим неофиткам при мне, что человек, впитывая в свою оболочку грехи, с которыми он борется… впитывая грязь и порок, совершает преображение своей души, омытой своими грехами».

Точнее, «омытой» не грехами, но постоянным раскаянием в грехе. Раскаиваясь, Распутин безмерно мучился, страдал и молился. И казалось ему, что прощение греха он вымолил, и душа его вновь сделалась светлой… Вот в какие бездны решился нырять несчастный полуграмотный мистик. Оттого его жена, застав его с «дамочкой» во время очередного «изгнания беса», и говорит: «У каждого свой крест. У него — этот…» Оттого он и скажет Жуковской: «Без греха жизни нет, потому что покаяния нет, а покаяния нет — радости нет».

Эта «святая эротика» постепенно до предела развила его чувственность. Теперь он сразу «зрит грех» в женщине, и тогда ей нет спуску, он набрасывается на нее — на хорошенькую служанку Филиппова, на Жуковскую, на Джанумову… И чем более грешны мысли женщины, тем более она его возбуждает, чтобы быстрее «принять грех в себя, избавить ее от беса». Его желание — градус ее нечистоты. Именно об этом он разговаривает с Берладской после того, как переспал с нею. И отдаваясь ему, Берладская, как она писала, «верила, что он святой, и что возится теперь так гадко лишь для моего же блага и очищения, и за это делалось его страшно жаль, и благодарность зарождалась…»

И он тоже верил. Именно об этом говорит Лохтина в своих показаниях: «Для святого все свято. Что, отец Григорий — как все, что ли? Это люди делают грех, а он тем же только освящает и низводит на тебя благодать Божию».

И все же в первом «святом периоде» он страдал. Он чувствовал, что похоть не побеждена, но победила… Так родилось то распутинское состояние, которое отсылает нас к Достоевскому, — непрестанное страдание от сознания своей греховности, постоянное обращение к Богу с молитвой и раскаянием.

Так в Распутине проявилась эта удивительная черта — жить внутренне праведно в оболочке беспрестанного греха.

Страдание при раскаянии преображает грех в Любовь. А Любовь — главное для Распутина. Любовь, которая разлита повсюду… Языческая Любовь к природе, к деревьям, к травинке, к реке… Христианская Любовь в семье… Только Любовь священна. И если женщина любит своего мужа, она для него неприкасаема. Как показывает в «Том Деле» Лили Ден, «он… требовал чистоты семейных отношений». Распутин встретил ее с отцом на улице и, приняв его за любовника, «устроил целую сцену, обещая рассказать мужу, что я гуляю с мужчиной». Вот почему для него священна великая любовь царицы.

Но коли женщина не любит мужа и все же живет в браке — она греховна. Он против любви, подчинившейся законам брака, это для него нечто ужасное, идущее от официальной церкви. Все, что не несет в себе истинной Любви, для него преступно и подвержено изменению. Как все хлысты, он считает должным заменить нелюбовь в браке на новый духовный и физический союз — «как голубь с голубкою». Вот почему, узнав, что великая княгиня Ольга, сестра царя, живет в браке «не по любви» с гомосексуалистом, он пытается обнять ее, заразить Любовью. При этом он считает, что награжденные им Любовью или освобожденные им от блуда женщины связаны с ним незримыми нитями навсегда.

«Знаешь, — объясняет он Жуковской, — есть такая путинка (дорожка. — Э. Р.) от земли и до неба… Коли я кого тяжко люблю, я ее, ту путинку, все в уме держу и знаю: по ней она идет или свихнулась… Потому я с нее грехи все снял, и она у меня идет чистенька, а коли свихнулась, то грех-то мой, а не ее…» И Филиппов, описывая его смешную ревность к женщинам, не понимает: Распутин их не ревнует, он ответственность за них несет и боится, что кто-то их испортит. Ибо искренне верит, что, переспав с ним, они избавились от греха. А без него они опять займутся грехом… Вот почему, как показывает Лили Ден, он требовал от своих почитательниц, «чтобы они почти ежедневно бывали у него».

Но холмик праведности, на который он в молодости с таким трудом взобрался, оказался так мал… Черт, которого он впустил в душу, так там и остался. И опыт изгнания блуда уже обернулся простым блудом — непрерывным, ставшим для него наркотиком. Так кончаются подобные эксперименты вторым преображением души, которое называется «состоянием духовной прелести». И потому с некоторых пор, как мы увидим далее, он начинает ненавидеть их — «дамочек», которые ему поддались, из-за которых укрепляется в душе его черт! Но отказаться от них он не может, ибо близость с ними — уже не просто удовлетворение похоти, но «утончение нервов», дающее мужику его таинственную темную силу…

Его «салон» постепенно становится обычной сектой, во главе которой стоит Повелитель. Рядом с ним «посвященная» — Лохтина, которая не боится «благовествовать» на весь мир, называя Илиодора «Христом», а Распутина «Саваофом»… Но чтобы им не навредить, она притворялась юродивой. С юродивой и взятки гладки…

Юродство — вторая тайна Распутина. В нем и заключалось для Аликс объяснение самых опасных поступков «Нашего Друга». Знакомство с этим понятием и давало «царям» право не обращать внимания на сообщения о его распутстве.

Из дневника К. Р.: «Они продолжают тайно принимать юродивого Гришу».

Из показаний Андрея Зеера, «распоряжавшегося подачей экипажей царской семьи»: «Распутин бывал во дворце, думаю, часто… В первый раз я видел его в церкви… Полковник Ломан поцеловал его. Когда я спросил, кто это такой, Ломан ответил уклончиво, что это юродивый».

Аликс, как мы уже упоминали, весьма условно, лишь подчеркивая богоизбранность «Нашего Друга», называла его «старцем». Настоящие старцы — люди, уединенно живущие в посте и молитве, чаще всего монахи в монастыре. Но знакомая с мистической литературой царица отлично знала, что наряду со старцами на Руси существовали и другие удивительные и воистину «Божьи люди» — решившиеся на «подвиг юродства».

Юродивые — русское явление. В основе этого понятия лежат слова из Первого послания апостола Павла к коринфянам: «Мы безумны Христа ради» и «Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом» и из Евангелия от Марка: «…кто хочет идти за Мною, отвергнись себя».

Во имя Христа юродивые отвергали жизнь обычных людей и соглашались изображать безумие, чтобы добровольно, как и Христос, претерпеть страдание и поношения от людей и так приобщиться к Его страданиям. «Грешные их били, но мудрые им внимали», — так говорили о них во времена Московского царства.

В противоположность грешникам, жаждущим объявить себя святыми, это были святые, объявляющие себя грешниками, чтобы терпеть постоянное поношение от мира. Англичанин Д. Флетчер, побывавший в Московии в конце XVI века, так описывал этих странных людей: «Обросшие волосами, порой совершенно нагие и грязные, они спали, где придется, как бездомные псы… часто на кладбищах и свалках».