Бесогон на взводе! - Андрей Белянин

В общем, из светлого офиса Системы неведомая сила неумолимого прогресса научной мысли перенесла нас в сумрачный холодный коридор неизвестного дома. Пахло варёной картошкой, сыростью и несвежим бельём. В конце коридора светилось небольшое окно, где в утреннем мареве угадывались классические пропорции Эйфелевой башни.

– Мы в Париже. – Я сентиментально выдохнул облачко пара. – Город влюблённых, вина и сыра!

– А мясико?

– Мясо по-французски тебе понравится. Э-э…

На меня смотрел мой доберман в той же зимней шапке со звездой и фуфайке. То есть его никак не изменили, а кто же сейчас я?

– Ты Тео, мой любимый хозяин и друг! Я хороший мальчик? Погладь мой зад.

Так, значит, на этот раз Дезмо даже изменение личин для нас не обеспечил. И это при условии, что мы находимся в центре города, захваченного войсками Третьего рейха. Да каждый второй немецкий офицер только и мечтает, как заполучить себе благородную собаку герра Добермана в форме белорусского партизана! Ну вот и как прикажете этого гада с крылышками потом называть?

– Идём?

– Куда?

– К Марте. – Гесс уверенно мотнул мордой в сторону одной из дверей. Ни номера квартиры, ни таблички там не было, но и не доверять чуткому носу моего напарника тоже глупо. Если он утверждает, что она там, значит…

Я вежливо постучал в дверь.

– Qué diablos?![3]

– Доброе утро, месье Пикассо! – прокричал я, надеясь быть услышанным. – Откройте, пожалуйста, у нас неотложное дело!

– У вас? Вас там много?

– Двое, я и мой пёс.

– А-а, так что же вы сразу не сказали, что с вами собака. – В двери раздался скрежет поворачиваемого ключа, и мы вошли в чуть более отапливаемое помещение.

Ну как, градуса на два теплее, чем в коридоре, пар изо рта почти не вылетал. Ключевое слово «почти». Мастерская была достаточно просторной, поэтому маленькая чугунная печь никак не могла её спасти, два стула, табурет, узкая кровать в углу, стены почти от потолка и до пола увешаны картинами, от ярких цветов и сумасшедших линий пестрело в глазах…

– Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Сиприано де ла Сантисима Тринидад Мартир Патрисио Руис и Пикассо, Малага, Испания. Чем обязан?

– Федя, из России, – скромно представился я. – Можно Тео, это для своих.

– О, рот фронт! Вы тоже боретесь с фашизмом. – Великий художник, уже активно лысеющий, с двухдневной щетиной на подбородке и пронзительными карими глазами в обрамлении длиннющих ресниц, протянул мне руку. Я пожал её, на пальцах остались следы синей масляной краски.

– Прошу прощения, что вынужден отрывать вас от творчества, но… – Вот только тут я заметил Марту. Декарт мне в печень, она позировала маэстро!

Одетой, разумеется. Холодрыга же! Толстое шерстяное платье ниже колен, вязаные чулки, платок на плечах, короткие сапожки, волосы распущены, рядом валялись листы бумаги с эскизами тушью, а на стареньком мольберте уже был набросан углем предварительный рисунок на холсте. Очень, я бы сказал, авангардный…

– Dios mio[4], какой великолепный зверь! Что это за порода?

– Доберман, – ответил я, пытаясь незаметно привлечь внимание своей девушки, но…

Рыжая нахалка демонстративно вздёрнула носик, не удостоив меня даже взглядом. Как же, теперь она не абы какая сотрудница в офисе Системы, а натурщица самого известного художника двадцатого века! Это же по факту прямой билет в бессмертие.

– Я хочу его нарисовать! Если бы только я знал о нём раньше, этот пёс занял бы своё место в «Гернике». – Пылкий Пабло Диего (можно не называть его полного имени, всё равно никто не запомнит?) бросился к кровати, доставая из-под подушки пачку бумаги.

– Вообще-то мы по делу.

– Потом, всё потом! Сядьте куда-нибудь, поговорите с мадемуазель, не мешайте мне!

Гесс покосился на творца, понял, чего от него хотят, стянул передними лапами шапку с головы и уселся на пол, принимая горделивую позу.

– Он совершенен! – едва не заплакал художник, но, прежде чем был готов сделать хотя бы один набросок, в двери забарабанили. Послышались приглушенные команды на немецком.

Так, получается, сейчас они войдут, испанская гордыня подтолкнёт его и вспыхнет, он погонит их из мастерской. Дальше автоматная очередь или выстрелы из «парабеллума», и всё, героическая смерть ещё одного гения! Фашисты особым трепетом перед людьми культуры не страдали. Фуедерико Гарсиа Лорку они расстреляли, не задумываясь, зарыв неизвестно где, хотя какой был поэт…

Минуточку, но, с другой стороны, мы же знаем, что Пикассо выжил и много работал в послевоенные годы. Значит, у нас всё получится. История не знает сослагательного наклонения, мы сию же минуту изгоним беса и спасем великого художника! Вот только почему я не вижу рогатого? И Гесс молчит. Ох не-э-эт…

– Где нечистый?

– Стучит в дверь, – откликнулся маэстро, яростно комкая листы бумаги. – Откройте, друг мой, иначе они всё тут разнесут.

Я свистнул добермана, который в ту же секунду понятливо занял оборону у ног Марты, потом я выровнял дыхание и дважды повернул медный ключ в замке.

– Гутен морген, херр Пикассо. – В мастерскую вошли четверо.

Высокий очкастый тип в штатском, одетый в кожаное пальто и фетровую шляпу, с ним трое солдат в шинелях и касках. Автоматов ни у кого не было, только штурмовые винтовки через плечо. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, кто перед нами. Знакомые всё лица!

– Большая честь застать вас за работой. – Без малейшего акцента очкастый чёрт перешёл на французский. – Прошу, взгляните, это ваша работа?

Он выложил на стол фотографию «Герники», гордого испанского города, полностью стёртого с лица земли немецкими бомбардировщиками.

– Нет. Это ваша работа, – не задумываясь, ответил Пикассо.

Трое чертей неторопливо сняли винтовки, но тут главный заметил нас.

– Тео и Гесс?! Вы чего, парни? У вас хоть капля совести есть? Куда ни ткнёшься, там везде вы! Ох, дер тойфель![5] дайте уже себя убить?!

Мгновением позже мастерская великого живописца превратилась в ад. Рыжеволосая Марта ловко закатилась под кровать и верещала уже оттуда как резаная на одной истерической ноте смеси восторга, испуга и бешеного веселья! Фашисты палили во все стороны, действуя меж тем достаточно профессионально, чтобы не попасть в драгоценные картины. Мой пёс, выпрыгнув из фуфайки, профессионально накинул её главному чёрту на голову и пошёл в психическую атаку на остальных: