Таинственная сила - Жозеф Рони-Старший

– В присланных вами заметках, – сказал Айронкестль, – вы пишете, что не знаете, являются ли поступки ваших растений следствием интеллекта. Однако мне кажется, они тесно с ним связаны.

– Может быть да, а может быть – нет. В поступках растений есть известная логика, но эта логика так безусловно отвечает обстоятельствам, так идентична количественно и качественно, во всех случаях защиты от одинаковой опасности, словом, так лишена капризности, что я не* могу сравнить ее с человеческим разумом.

– Так, значит, это род инстинкта!

– Тоже нет. Инстинкт – это нечто застывшее; его предусмотрительность касается только повторных явлений; поступки же господствующих растений проявляются во всем разнообразии отдельных явлений. Они отвечают на мгновенность, какова бы она ни была, лишь бы она содержала опасность. В этом смысле, растительная реакция походит на явление природы, с тою разницей, что она самопроизвольна и разнообразна, что делает ее похожей на интеллект… Это явление, не поддающееся классификации.

– Вы считаете безусловным, что растениям отводится неминуемо доминирующая роль над животными и людьми?

– Я в этом уверен. Здесь все приспособлено к потребности господствующих растений. Сопротивление животных было бы тщетным. Я например, не нашел способа избежать их закона…

– Однако, если б здесь основалась энергичная, способная к творчеству раса, как, например, англосаксонская?

– Я убежден, что она должна бы была покориться.

Впрочем, как вы могли почувствовать, даже отчасти наблюдать, царство высших растений не имеет разрушительной тенденции по отношению к царству людей. Животное не третируется грубо; соблюдая законы, оно может существовать и не принуждается к работе.

– А его развитие?..

– Вы видели, что здесь оно совсем иное, чем в другом месте. Рептилии, например, не стоят на низшей ступени, чем млекопитающие. Это почти живородящие животные, часто покрытые шерстью, и смышленые. Что касается псевдо – людей, они представляют некоторое сходство с двуутробными. Женщины снабжены сумками, в которых доразвиваются детеныши. Но происхождение их иное, чем у сумчатых. Как вы имели возможность констатировать, тело их покрыто одновременно чешуей и волосами. Они обладают чувством, которого мы не имеем, и которое я назвал бы чувством пространства. Оно служит дополнением к зрению. У них нет членораздельной речи, но они великолепно объясняются посредством свистящих модуляций, в которые входит повышение и понижение тона, созвучность, известные переходы, повторения, а также короткие и длинные ноты. Число комбинаций, которыми они располагают, по правде сказать, бесконечно и, если б понадобилось, превзошло бы все сочетания наших слогов. По-видимому, у них совершенно отсутствует чувство пластической красоты: мужчины и женщины, если можно их так назвать, привлекают друг друга единственно звучностью голоса.

– Значит, при выборе первое место отводится музыке?

– Странной музыке, не имеющей для наших ушей никакого смысла, да и для слуха птиц то же самое. Тем не менее в ней должна быть красота, которой мы не подозреваем, и ритм, не в нашем, конечно, смысле. Я пытался составить себе об этом какое-нибудь представление, хотя бы самое смутное… и должен был от этого отказаться. Для меня было невозможно открыть в ней что-либо, что походило бы на мелодию, гармонию или меру. Что касается степени их общественного развития, оно остановилось на стадии племени, делящегося на различные кланы. Я не мог открыть ни малейшего следа религиозности. Они умеют выделывать орудия и оружие, очень сложные яды, сильные снотворные, минеральные материи, похожие более на мягкий фетр, чем на ткани; живут они в скалах, где роют целые города пещер, с многочисленными разветвлениями…

– Вы разговариваете с ними?

– Жестами. У них слишком притупленные чувства, чтоб мы могли приспособиться к их языку. Я внес усовершенствования в словарь знаков, и с его помощью мы можем обмениваться всеми мыслями практического характера; но мне не удалось перейти пределов предабстракции, я хочу сказать, абстракции, относящейся к повседневности. В области «идейной» абстракции – ничего.

– Вы в безопасности среди них?

– В полнейшей. Им неведомо преступление, то есть нарушение обычаев расы или принятых условий, отсюда редкая честность, столь же твердая и непоколебимая, как закон притяжения. Союз с ними имеет непреложную силу.

– В таком случае, они лучше нас! – провозгласил Гютри.

– Морально, – вне всякого сомнения. Впрочем, моральность земли вообще выше моральности мира людей… ибо ведь есть особого рода автоматическая мораль в гегемонии мимоз, благодаря которой всякое истребление ограничено строго необходимым. Даже среди плотоядных животных вы нигде не встретите бесцельных расточителей жизни своих жертв. Впрочем, многие из плотоядных просто кровоядные: они пьют кровь жертв, не убивая их и не обессиливая окончательно.

Наступило молчание. Черные подали какие-то неведомые плоды, напоминавшие землянику, только крупную, величиной с апельсин.

– В итоге, вы не чувствовали себя здесь несчастными? – спросил Филипп.

– Я не думал ни о счастье, ни о несчастье. Любопытство держит постоянно в напряжении мою мысль, чувства и впечатления. Не думаю, чтоб я когда-нибудь имел мужество покинуть эту землю.

Гертон вздохнул. В нем тоже пробуждалось жадное любопытство, но его взгляд упал на Мюриэль и Филиппа; судьба влекла эти юные сердца в иное место.

– Волей – неволей в продолжение четырех месяцев вы будете моими товарищами, – сказал Дарнлей, – через несколько недель начинается период дождей, во время которого путешествие невозможно.

Наполовину утешенный, Гертон думал о том, что в четыре месяца он сможет собрать много ценных наблюдений и проделать бесподобные опыты.

– Впрочем, – опять заговорил Дарнлей, обращаясь больше к Сиднею, сэр Джорджу и Филиппу, чем к Гертону, бескорыстие которого было ему известно, – вы не уйдете отсюда нищими! В этой красной земле столько золота и драгоценных камней, что можно обогатить тысячи людей.

Гютри любил слишком много вещей в этом бешеном мире, чтоб остаться равнодушным к богатству. Сэр Джордж уже давно мечтал реставрировать свои Горнфельдские и Гаутауэрские замки, которым угрожало близкое разрушение; Филипп подумал разом о Мюриэль и о Монике, созданных для блестящей жизни.

– Сейчас я покажу вам, – сказал хозяин, – бренные сокровища, собранные геологическими конвульсиями в этой почве.

Он позвал одного из черных и отдал распоряжение:

– Принеси голубые сундучки, Дарни.

– Не подвергаете ли вы искушению этого честного малого? – спросил Гютри.

– Если б вы его знали, вы не спросили бы этого. Дарий – это верный пес и добрый негр в одном лице. Кроме того, он знает, что если я отвезу его когда-нибудь в Америку – так как он из Флориды, – он будет так богат, как только захочет. У него и тени сомнения в этом нет. А пока он вполне доволен своей судьбой. Вот образчики!