Его моя девочка - Эльвира Смелик

– Не-не-не, Лизочка, подожди. – Маша покачала из стороны в сторону указательным пальцем, потом наставила его на Лизу. – Что-то здесь не стыкуется. Насколько я помню, ты пыталась смыться, пока он спал, чтобы ему тебя остановить никаких шансов. И даже запретила себя до дома подвезти. Ты сказала «нет», причём несколько раз, он услышал. А теперь обижаешься, что не бросился тебя догонять? Да разве всё это время не он вокруг тебя круги нарезал? Сама же жаловалась, что вечно то на пути попадается, то вообще открыто приходит. Обедать позовёт, кофе притащит. И ведь ничего такого себе не позволял, зная, что ты несвободна. И, по-твоему, это всё ты за ним бегаешь?

– Но сейчас-то уже не нарезает, – со значением заявила Лиза.

Подруга закивала с нарочитым пониманием.

– Ага. И типа опять он виноват, да? А не та девушка, которая сказала: «Не лезь. Мне надо всё обдумать, а твоё присутствие меня напрягает». Он же тебе пообещал?

– Ну да.

– Так чего ты хочешь? Чтобы человек слово держал или, плевать на всё, воротил по-своему?

Лиза снова обиженно шмыгнула носом.

– Маш, ты вообще на чьей стороне? На моей или его?

– На вашей, – отрезала подруга, потом смягчилась, добавила с сочувственным вздохом: – Ну я понимаю, что это морально сложно, когда замужем за одним, признать, что любишь другого. Но сейчас-то чего? Ты же развелась?

– Всего несколько дней назад, – дополнила Лиза, сглотнула, сжала губы, чтобы они не задрожали, но чёрствую Машу и это не проняло, она только в очередной раз критично закатила глаза.

– И что? – А потом пожала плечами, улыбнулась. – Кстати, можешь пореветь. У беременных легко получается. Совсем без усилий. Помню, как сама рыдала, когда чашку с чаем уронила, и она в дребезги. Причём чашка даже не моя, Серёжкина. Он меня тогда еле успокоил. Сам до чёртиков перепугался. Приходит, а я на кухне по полу ползаю, слезами заливаюсь и в голос причитаю. Зато потом какое-то время прямо пылинки с меня сдувал, боялся, что я опять чего похожее выкину. Так что, лови лайфхак.

Лиза, не удержавшись, хихикнула, выдохнула с упрёком:

– Ну Маша!

Та за один глоток допила остатки вина из бокала и решительно предложила:

– Слушай, Трофимова, если ты так стесняешься, давай я скажу. У меня получится. Меня ничего не смущает. Я вообще считаю, что Крайнов имеет право знать. Причём, гораздо больше, чем я.

– Маш! Не вздумай! – воскликнула Лиза, а подруга прицокнула языком, покачала головой, вздохнула, безнадёжно махнула рукой, но через какое-то время всё-таки поинтересовалась:

– Неужели так и не скажешь?

– Я же говорила уже, – напомнила Лиза упрямо. – Сама разберусь. Без него.

Он ведь ясно дал понять, что семья ему сейчас не нужна. А насильно навязываться, заставлять, пользуясь неудачно сложившимися обстоятельствами? Нет, никогда. Тем более, ей тоже семья не нужна – она не собирается в третий раз убеждаться, что у неё опять ничего не выйдет.

– Ой, привет! – раздалось совсем рядом, достаточно громкое и привлекающее внимание.

Но если бы девушка не окликнула его сама, Никита просто прошёл бы мимо, не заметив, не узнав. Он и сейчас не сразу сообразил, кто она. Потом дошло – Лизкина подруга, они ещё учились на одном курсе и жили рядом. И имя довольно легко всплыло в памяти, потому что Лиза его часто упоминала, пока были вместе – Маша.

– Привет!

Она осталась почти такой же, как прежде. Самая большая перемена – коляска с ребёнком, уже даже не слишком маленьким, спокойно спящим и сладко причмокивающим во сне. Никита качнул в его сторону головой.

– Твой?

– Угу, – Маша закивала, подтверждая, и при этом у неё на лице было какое-то странное многозначительное выражение.

Хотя, может, все девушки становятся такими важными, когда дело касается их детей. Вот только у него вряд ли получится поддержать разговор на подобную тему. Спросить «Твой?» – это, пожалуй всё, на что Никита способен, тем более, его совсем другое интересовало. И он даже рад, что встретил Машу, что она заявила о себе первая.

– Не знаешь, как у Лизы дела?

Она дёрнула плечами.

– Ну, в принципе знаю. Недавно с ней виделись. – И, сделав паузу, доложила: – Относительно нормально.

– Относительно? – повторил Никита. Маша ввернула это слово исключительно для красоты, или оно действительно имело значение? – Что-то не так?

Она замялась, потом протянула задумчиво:

– Ну-у, как сказать. – Перевела взгляд на ребёнка в коляске, потом посмотрела куда-то вдаль, громко выдохнула, сжала губы, качнула головой, потом всё-таки произнесла: – В общем-то, не мне это говорить. Вот совсем. И Трофимова меня проклянёт.

– Да в чём дело-то? – не выдержал Никита этих бесконечных вступлений. Потому что реально почувствовал тревогу. – Что с ней такое, про что говорить нельзя? С ней всё в порядке?

– Ну, в принципе в порядке, – подтвердила Маша. – Не болеет, не умирает. – Потом сморщила нос, посмотрела с просьбой и надеждой: – Давай ты сам догадаешься. Чтобы уж не настолько очевидно было, что я разболтала.

Что ещё за цирк?

– О чём догадаюсь?

– Обо всем, – невозмутимо пояснила она, начала медленно: – Вы же с ней тогда… после клуба… – и умолкла многозначительно, намекая, что дальше он должен сам.

Ну да, после клуба. Это даже словом «переспали» не назовёшь. Оно звучало слишком просто и буднично по сравнению с тем, что тогда произошло. Но и пробуждение оказалось под стать – настолько отрезвляющим, настолько жёстким и обидным, хотя бы тем, что Лиза попыталась тайком сбежать, пока он спал. Ещё и произнесла «Не трогай меня!», будто накануне он её насильно заставил или воспользовался невменяемостью. И с тех пор просто игнорировала, показательно не замечала, отводила взгляд.

Правда сейчас уже Никите не казалось, что тогда он всё правильно понял. Что Лиза с ним действительно только со зла, из мести, что просто пыталась подобным способом уравновесить предательство мужа. Да невозможно, чтобы так и только из мести.

Опять он пошёл на поводу у задетого самолюбия. Вечно с ним такое. А надо было сразу, ничего не говоря, – встать, подойти, схватить её в охапку и назад, в кровать. Или вон запереть в ванной. И пусть бы орала, возмущалась, брыкалась, царапалась как кошка, да даже кусалась. Просто сжать её покрепче и никуда не отпускать.

Но даже если тогда лажанулся, ничто ведь мешало потом – делов-то – до, после или во время рабочего дня спуститься на один этаж, зайти в её маленький кабинет, похожий на аквариум, и наконец-то добиться внятных объяснений. Или лучше самому всё сказать.

Но, видимо, мешало.

Уж слишком он не хотел в ответ на собственную откровенность натолкнуться на её неприязнь, пренебрежение и холодность. Или, наверное, вместо «не хотел», честнее было бы сказать «боялся»?