Семья - Тони Парсонс

— Никакая она не бесстыдница! — Джессика достала ребенка из кроватки и обняла. Поппи от удовольствия загугукала. — Она настоящий маленький ангел!

— Этот маленький ангел полночи кричал, как резаный. Даже сосед снизу не мог заглушить ее своими боевиками. Ее не сможет переорать целая гангстерская шайка!

Ребенок равнодушно посмотрел на мать. В комнату вошел Кирк, на ходу вытирая мокрые после душа волосы.

— Кажется, нам придется отсюда съезжать, — обратилась к нему Меган.

— А что с ней такое? — Джессика осмотрела ребенка, поглаживая пушок у нее на голове.

— Колика, наверное.

— Колика? Это то, что бывает у лошадей?

— У лошадей и у детей, — подтвердила Меган. — Она вопит так, словно наступил конец света. А потом засыпает. Но к тому времени мы сами уже не можем заснуть. А когда засыпаем, она снова принимается за свое.

Джессика покачала малышку, и та издала какие-то удовлетворенные звуки. Потом, выждав паузу, она сказала:

— Вам так повезло, что у вас есть Поппи!

— Знаю! — вздохнула Меган с легкой усмешкой на губах. Она, разумеется, не отрекалась от своей любви к дочери. Но в то же время хотела, чтобы сестра поняла: с рождением ребенка хэппи-энд не наступает. — Я знаю. Однако раньше я даже представить себе не могла, что человек может так уставать.

Меган пошла на кухню и вернулась оттуда с двумя сосками, сделанными в форме звериных голов. Одна представляла собой улыбающегося медведя, а другая — лижущего лапу тигренка.

— Если она снова заорет, вставь это ей в пасть.

— Соску? — Джессика посмотрела на соски так, словно Меган предлагала ей две сигареты с марихуаной. — Я считала, что ты против сосок. В книжках написано, что дети привыкают к соскам, и от этого у них плохо растут зубы.

Меган засмеялась.

— Раньше я была против кормления из бутылочки. И против сосок. А также против того, чтобы вскакивать к ребенку при любом крике или писке. А потом у меня появилась Поппи, и знаешь, что изменилось? Все! Все мои прекрасные намерения, умные книжки, все твердые убеждения, что ребенка надо кормить грудью, и никак иначе, — все пошло к чертям собачьим. Это сущая чепуха, Джесс. По крайней мере, большая часть. А правда заключается в том, что через это надо просто пройти. И при этом выжить.

Меган положила руку на лобик Поппи. Та забеспокоилась на руках у Джессики, отвернула от матери лицо.

— Вот он — настоящий, всамделишный ребенок, — вздохнула Меган, убирая со лба дочери руку. — Живущий по законам реального мира.

В обучении нырянию самый лучший момент — это когда новичок погружается под воду впервые. При этом небольшой процент новичков впадает в панику: срывает с себя маску, стремится вынырнуть как можно скорее, глотает воздух так, словно только что побывал в могиле. Но большинство с первого же раза впадают в экстаз. При виде подводной жизни, психоделических кораллов, при ощущении полета, на который так похоже ныряние с аквалангом, они начинают бредить от восторга.

Под водой существует другой мир, лучший мир, более свободный, и многие люди влюбляются в него с первого взгляда. Но на новой работе у Кирка такого чувства не возникало. Семь дней в неделю по утрам он обучал новичков нырянию с аквалангом в большом бассейне на заднем дворе частного дома в Баттерси. И здесь все было по-другому.

Здесь не было ни рыб, ни кораллов, ни ощущения беспредельного пространства, в котором лежат остовы кораблей, потерпевших кораблекрушение много веков тому назад, и есть горы выше Эвереста и водопады мощнее Ниагары.

Здесь есть только замкнутое пространство, наполненное сильно хлорированной водой, в котором мужчины и женщины (преимущественно молодые) готовятся к двухнедельному отдыху где-нибудь на Индийском океане, или на Красном море, или еще где-нибудь. Здесь они пытаются научиться нормально плавать, очищать засорившуюся маску и постигают прочие азы плавания с аквалангом.

В задней комнате небольшого магазинчика, где продавалась экипировка, Кирк преподавал этим же людям теорию, необходимую для получения ими Карты ныряльщика. Но объяснять эту теорию было все равно что объяснять чудеса.

Эта работа особых доходов не приносила. Все, что касается ныряния, никогда не было прибыльным. Человек занимается этим просто из любви к искусству. Но посредством такой любви налогов не заплатишь, и поэтому после занятий Кирк отправлялся на взятом напрокат велосипеде развозить сэндвичи и кофе по указанным адресам. И так продолжалось до полудня, когда надо было возвращаться домой и заступать на дежурство вместо Джессики.

Меган знала, что Кирк преподает ныряние в бассейне Баттерси. Но о второй его работе она не знала ничего. О том, что он развозит закуски разным биржевым брокерам, банкирам и страховым агентам. Он не говорил ей об этом, потому что хотел, чтобы она им гордилась. Точно так же, как он гордился ею.

Меган была женщиной его мечты. А Поппи — любимым ребенком, самым прекрасным ребенком на свете. Потому что Кирк знал: бесконечный плач когда-нибудь прекратится, и дела пойдут гораздо лучше.

Но жизнь в Лондоне — эти серые улицы, неулыбчивые лица, извечное желание горожан куда-нибудь сбежать (даже тех, кто и помыслить не мог о том, чтобы жить где-нибудь в другой точке планеты) — оказалась совсем другой, чем он представлял раньше.

Солнце, секс, ныряние — все эти вещи, казалось, навсегда остались в прошлом. И он не переставал задаваться вопросом: сколько человек может вытерпеть ради любви и при этом не перестать любить?

Джессика толкала коляску с Поппи по грязным улицам Хокни и думала о том, что у большинства здешних матерей вид совершенно изможденный.

Все они выглядели постаревшими. С пятнами на одежде, которую и в хлеву не всякий хозяин разрешит носить. С грязными, неуложенными волосами. С измученными сверх всякой меры лицами. Кого-то они ей напоминали. Внезапно она поняла, что они напоминают ей Меган.

Только у ее сестры не было присущей им злости. Здешние женщины злились на все: на мир и на своих детей — стоило только послушать, какими словами они их обзывают, когда те слишком долго задерживаются у кондитерских прилавков. Так матросы в кабаке разговаривают, а не молодые мамаши, которые пришли в магазин за покупками. И с Джессикой они точно также разговаривали, когда она проходила мимо них, катя перед собой изящную трехколесную коляску. Мимо них и мимо их вопящих, хныкающих, плохо одетых и грязных отпрысков.

— О, дорогуша, да ты, никак, совсем ослепла? — заявила одна из них, даже не удосужившись вынуть сигарету изо рта. — Чуть мне на ногу не наехала своими погаными колесами!

— Извините, — с вежливой улыбкой ответила Джессика.

Среди кобылоподобных женщин района Санни Вью Джессика — со своей точеной фигуркой, аккуратной одеждой, тщательным макияжем и чувством собственного достоинства — выглядела пришельцем с другой планеты. И тем не менее она знала, что они принимают ее за свою. И от этого сердце Джессики заходилось от радости.