Правитель страны Даурия - Богдан Сушинский

– Любопытно было бы взглянуть, как это у него получается.

– Нужно ли? Господина майора это оскорбит. А у него большие связи. И в этом городе, и в штабе армии.

– Своими опасениями вы лишь раззадорили меня.

Небрежным движением руки отстранив лейтенанта, Имоти ринулся к камере. Препятствовать ему дежурный не посмел, предпочитая остаться вне этой схватки.

Дверь оказалась незапертой. Майор слишком понадеялся на личную охрану в лице дежурного лейтенанта. Остальных двоих охранников он попросту убрал из коридора, чтобы не суетились.

Ворвавшись в камеру, Имоти схватил тщедушного майора за загривок, стащил с молча сопротивлявшейся русской и отшвырнул к двери.

– Вам не кажется, майор, что эта женщина изначально предназначена не для вас? – почти прошипел он, едва сдерживая желание вышвырнуть начальника следственной тюрьмы за дверь, прямо вот так, со спущенными штанами, с которыми перепуганный разозленный майор никак не мог совладать.

– Как вы позволили себе столь недостойно унизить офицера? – задыхаясь от обиды, прошипел Тосузи.

– Вам бы уже пора смириться с тем, что в этом мире встречаются женщины, которые не могут и не должны опускаться до связи с вами.

– Но я прошу вас объясниться, господин подполковник! – брызгал слюной майор, осознав наконец: чин нападающего не так уж велик, чтобы тот мог вести себя подобным образом с самим начальником тюрьмы.

– Я ведь предупреждал вас. Всё, что эта женщина знала, она уже сообщила следователю. А все, что ей надлежало получить, – давно получила. И чтобы больше никто к ней не прикасался!

Майор испепелил Имоти мстительным взглядом, однако дальше пререкаться не стал. Что-то подсказало ему: о влиянии этого человека в штабе армии нельзя судить только по его чину.

– Господи, неужели весь этот тюрем-бордель закончился? – приподнялась со своих устланных циновкой нар Лукина, когда Тосузи в конце концов укротил свои штаны и вышел.

Вначале она было решила: подполковник тотчас же воспользуется возможностью самому «допросить» её. Однако произошедшая на её глазах потасовка позволяла предположить: что-то там у японцев не сработало!

– Вы правы: он прекратился, – подтвердил подполковник. – Помолитесь!

– Меня отпустят?

– Наоборот, расстреляют. Завтра на рассвете.

Лукина то ли простонала, то ли негромко вскрикнула и, поджав ноги, отползла по нарам к стенке, словно стремилась пройти сквозь неё, раствориться в камне.

– Расстреляют? Что вы такое говорите? Вы уверены?! То есть я хотела сказать, без суда?

– Какой еще суд? – нахмурил густые косматые брови Имоти. – Разве, стреляя в генерала Семёнова, вы исходили из решения суда?

– Но это атаман Семёнов. Его давно осудил весь советский народ, сама история.

– Очень убедительная ссылка, – признал Имоти. Выглянув из камеры, он увидел, что майор все еще стоит в коридоре и о чем-то вполголоса совещается с дежурным. – Господин Тосузи, прикажите принести арестованной какой-нибудь халат. Последние допросы мы проведем в присутствии высокого гостя из Токио.

Майору не нужно было объяснять, о ком идет речь. Он знал, в эти дни в Тайларе полуинкогнито находится генерал Судзуки. И все же затребовал письменное распоряжение о выводе террористки за пределы тюрьмы. Однако Имоти оказался готовым к этому. Он извлек из кармана штабной бланк с небрежно начертанными на нем иероглифами и, прежде чем начальник тюрьмы успел прочесть их, гаркнул:

– Я приказал принести заключенной халат, господин майор! Поэтому советую поторопиться!

Пока майор занимался поисками пристойной одежды, Имоти вернулся в камеру и был удивлен состоянием подследственной. Лукина уже выглядела довольно спокойной, словно сообщение о предстоящей казни вообще не произвело на неё никакого впечатления.

– Вы – мужественная женщина, – не удержался он.

Террористка иронично ухмыльнулась и, немного помолчав, вполголоса процедила:

– Таких женщин не расстреливают, господин подполковник, ни в одной контрразведке мира.

– Мне импонирует ваша самоуверенность. Но хотелось бы знать, чем она подкреплена.

– Неужели непонятно?

– Не пытайтесь убедить меня, что только вашей верой в свою неотразимость.

– Такие понятия, как «роль», «легенда», для вас, надеюсь, не новинка? – ехидно процедила Лукина, и подполковник уловил, насколько ей не хотелось упоминать о них. Потому, что нельзя было выходить из этой роли, из легенды.

– Мне уже многое в этом мире не в новость, госпожа Лукина. Время от времени сие навевает грустные мысли.

Атаман дочитал русскую эмигрантскую газету, недавно доставленную в Маньчжурию какими-то окольными путями из Стамбула, и с презрением отшвырнул её.

Только что он прочел статью о том, как где-то на Одере фюрер планирует создание оборонной линии под кодовым названием «Восточный вал», и рассвирепел: «Какой еще «Восточный вал» на Одере, в соболях-алмазах?! Восточные валы нужно было создавать здесь, на востоке России. Договориться с японцами да перебросить сюда хотя бы два-три отборных полка да сотни две хорошо обученных парашютистов!..».

«Ни хрена германцам теперь не поможет», – метался по своему штабному кабинету Семёнов. – «Никакие «валы», никакие «альпийские крепости». Теперь их зажали со всех сторон, а союзники разбегаются, как попавшее под облаву мелкое ворье. Иметь такую вымуштрованную армию, владеть такой мощной идеологией, забить танковые поля и летное поднебесье такой техникой – и все это так бездарно проср!.. На подобное способен только фюрер».

– Только фюрер был способен на подобный провал. Позор! – взревел в голос атаман, с такой решительностью подходя к окну, словно намеревался выброситься из него. – Как только он мог прийти к власти, – эта австрияцкая мразь, этот бесталанный ефрейторишко?!

Выдержав паузу, обессиленно, словно актер после «гамлетовского» монолога, главком опустил голову и страдальчески пробормотал:

– Но ведь пришел же он каким-то образом к этой самой власти! Добился, сумел, удержался! А ты, энерал-казак – нет! Наверное, потому и не смог, что слишком быстро потерял волю к победе, жажду её.

Теперь генерал-атаман прекрасно понимал: запах крови, настоянный на поту победы, – вот что ведет в эти дни красных! Вот что движет ими! Тем более, между ними и англо-американцами началась гонка за самый вожделенный приз войны – рейхсканцелярию фюрера, рейхстаг, центр Берлина.

И Сталин не уступит. О, нет, неистовый кавказец не сдастся. Он поставит под ружье все, что способно оставаться в строю. Всех славян в окопах сгноит, поскольку для него они такое же пушечное мясо, каковым для корсиканца Наполеона были французы[64]. И пока японцы по-прежнему будут трусливо прятаться за маньчжурскими холмами, Кровавый Коба погонит на Западный фронт всех годных к службе сибиряков и дальневосточников.