Маска Ктулху - Говард Филлипс Лавкрафт

В ту ночь мне опять снился сон — впервые после первого моего сна в этом доме.

Мне снова явилось громадное бесформенное существо, поднявшееся из затопленного провала в пещере под домом. На сей раз оно не было туманной эманацией — оно стало поразительно, жутко реальным: его плоть казалась высеченной из древней скалы. Эта огромная гора материи венчалась головой без шеи. От нижнего края головы отходили гигантские щупальца, которые извивались и разворачивались, вытягиваясь на невообразимую длину. Все это поднималось из воды, а вокруг плавали Глубинные, содрогаясь в экстазе обожания и раболепия; и вновь, как и прежде, звучала зловеще прекрасная музыка, и тысяча нечеловеческих глоток хрипло пела в восторге преклонения:

— Йа! Йа! Ктулху фхтагн!

И вновь под домом, во внутренностях земли зазвучали раскаты гигантского топота…

Тут я проснулся и, к собственному ужасу, действительно услыхал эти шаги под землей — и ощутил, как содрогается дом и вся долина, а вдалеке, в глубинах под моим домом, затихает неописуемая музыка. Охваченный смертельным страхом, я вскочил и выбежал наружу, слепо пытаясь спастись, — и столкнулся с еще одной опасностью.

Передо мной стоял Бад Перкинс, и в грудь мне было нацелено его ружье.

— Ну и куда это вы собрались? — осведомился он.

Я остановился, не зная, что сказать. Дом за моей спиной молчал.

— Никуда, — наконец вымолвил я. Затем любопытство победило нелюбовь к соседу, и я спросил: — Ты что-нибудь слышал, Бад?

— Мы все это слышим каждую ночь. Теперь мы сами охраняем наш скот. И вам лучше это знать. Мы не хотим стрелять, но если придется — будем.

— Это не я сделал, — сказал я.

— Больше некому, — кратко ответил он.

Я просто физически чувствовал его враждебность.

— Так было, когда здесь жил Сет Бишоп. Мы не уверены, что его и теперь здесь нет.

При этих его словах я ощутил, как на меня наваливается страшный холод, и в эту минуту дом у меня за спиной — со всеми его затаившимися кошмарами — показался более дружелюбным, чем эта тьма снаружи, где Бад и его соседи стоят на страже с оружием таким же смертоносным, как и то, что я мог найти в черных стенах. И Сет Бишоп, возможно, столкнулся с этой ненавистью: быть может, мебель так и не внесли в дом, оставив на веранде как защиту от соседских пуль.

Я повернулся и пошел обратно в дом, не произнеся больше ни слова.

Внутри все уже было тихо. Нигде не раздавалось ни звука. Я и вначале счел необычным, что в брошенном жилище не оказалось ни следа мышей или крыс, — мне известно, как быстро эти маленькие создания занимают дома. Теперь я бы только обрадовался шороху их лапок или глоданью. Но не было ничего — лишь смертельная, грозная неподвижность, будто сам дом знал, что окружен кольцом мрачных решительных людей, вооруженных против ужаса, который они сами не могли осознать.

Было очень поздно, когда я наконец уснул.

Все эти недели мое ощущение времени оставалось не вполне ясным, как я уже упоминал. Если память меня не подводит, после той ночи наступило почти месячное затишье. Я обнаружил, что охрану от моего дома постепенно убрали, только Бад Перкинс продолжал угрюмо караулить меня каждую ночь.

Должно быть, спустя недель пять я проснулся как-то ночью в проходе под домом: я шел к погребу, прочь от зияющей пропасти в дальнем конце пещеры. Разбудил меня непривычный звук — точнее, вопль ужаса, который мог принадлежать только человеку. Кто-то жутко кричал далеко позади. Я слушал этот голос в холодном ужасе и каком-то летаргическом оцепенении: кошмарный визг и вой звучали то тише, то громче и в конце концов резко и ужасно прекратились. Я долго еще стоял на том же месте, не смея двинуться ни вперед, ни назад и ожидая, что крик сейчас возобновится. Но все было тихо, и я наконец пробрался к себе в комнату и в изнеможении рухнул на кровать.

Наутро я проснулся с нехорошим предчувствием.

Ближе к полудню все и началось. Хмурая толпа мужчин и женщин, просто исходивших ненавистью, — и все вооружены. К счастью, их сдерживал помощник шерифа, и шествие сохраняло видимость порядка. У них не было ордера на обыск, но они требовали позволить им обыскать дом. Я видел, как они настроены; было бы глупо стоять у них на пути. Я не делал никаких попыток к сопротивлению — лишь вышел наружу и распахнул перед ними двери. Они ринулись в дом, и я слышал, как они переходят из комнаты в комнату, внизу и наверху, передвигают мебель и что-то расшвыривают. Я не протестовал: меня охраняли трое рослых мужчин, одним из которых был лавочник Обед Марш.

Именно к нему я и обратился в конце концов с вопросом, стараясь говорить как можно спокойнее:

— Могу я узнать, что все это означает?

— Будто не знаете? — презрительно спросил он.

— Нет.

— Ночью пропал сын Джереда Мора — один возвращался домой со школьного вечера. А дорога здесь близко…

Я ничего не мог ему ответить. Было ясно: они верили, что мальчик пропал где-то в этом доме. Как бы ни хотелось мне возмущаться произволом толпы, у меня в ушах стоял ужасный вопль, который я слышал посреди ночи в тоннеле. Я не мог выбросить его из головы, но не знал, кто это кричал, — и понимал, что просто не хочу этого знать. Я был уверен, что входа в тоннель никто не найдет: он был искусно скрыт полками в тесном погребе. Но с той минуты меня не отпускало напряжение, ибо я догадывался, что со мною сделают, если по какому-то невероятному случаю найдут у меня на участке что-либо из вещей пропавшего мальчика.

Но снова вмешалось милостивое Провидение, и не нашли ничего — если и было что находить. Я осмелился надеяться, что мои страхи беспочвенны. По правде говоря, я действительно ничего точно не знал, но теперь меня начали одолевать кошмарные сомнения. Как я оказался в тоннеле? И когда? Проснувшись, я уже шел прочь от края воды. Что я там делал? И не оставил ли там чего-нибудь?

По двое и по трое люди выходили из дома с пустыми руками. В них не убавилось мрачности и злости, но теперь чувствовалась какая-то растерянность, смешанная с изумлением. Если они рассчитывали что-либо найти — их постигло жестокое разочарование. В самом деле: если пропавшего мальчика не оказалось в доме Бишопов, куда же он делся? Этого они не могли себе даже вообразить.

Подгоняемые помощником шерифа, они постепенно отступили от дома и разошлись все, кроме Бада Перкинса и нескольких столь же угрюмых людей, оставшихся на посту.

Несколько дней после этого я с особой остротой ощущал ненависть, направленную на дом Бишопов и его одинокого жильца.

Потом наступило относительное затишье.

А потом — эта последняя ночь, ночь катастрофы!

Все началось со слабых намеков на какое-то шевеление внизу. Мне кажется, подсознательно я ощутил его прежде, чем воспринял органами чувств. В это время я как раз читал адский манускрипт Сета Бишопа — страницу, посвященную приспешникам Великого Ктулху, Глубинному Народу. Эти существа пожирали теплокровных животных, приносимых им в жертву, а сами были холоднокровны и жирели, набирая силу посредством нечестивого каннибализма. И вот я как раз читал именно это, когда почувствовал шевеление внизу: будто сама земля, слабо и ритмично подрагивая, проснулась к жизни — и следом ко мне донеслась далекая музыка, в точности похожая на ту, что я слышал, когда мне снился самый первый сон. Музыка извлекалась из инструментов, неведомых человеку, однако напоминала звучание множества флейт или труб и время от времени сопровождалась завыванием, исходившим из глотки какого-то живого существа.