Спящая красавица - Дмитрий Бортников

И это в такую жару! У меня мозги плавились, а она хотела баню, она хотела согреться, она хотела, чтоб «ее красавица» потерла ей спинку! Мы с ней были из одного теста. Она тоже хотела видеть сны!

Я вдруг заметил, что она превратилась в старуху. Нет, не в бане! Когда я тер ей спину, я ничего не видел. Нет. Когда она обнимала меня ночью, чтобы уснуть, я тоже ни черта не замечал.

Только однажды ночью — она начала бормотать свои заклинания, я отодвинулся, она расслабилась, смотрела в потолок, а я все отодвигался, и свет луны попал на ее лицо, проник внутрь, под кожу, затек в морщины, и я почувствовал, как у меня волосы зашевелились! Рядом со мною лежала старуха! Незнакомая, страшная... И волосы седые падают на мои губы.

Стоило мне только пошевелиться, она была начеку! Цап-царап!

«Ну куда ты? Спи-спи... Моя красавица... Ну полежи еще... Холодно мне... холодно. Согрей свою мать... »

И прижимает меня к себе. Она была такая сильная! Ни за что бы не подумал! Как только я напрягался, как только начинал сопротивляться, совсем немного, чтоб она не злилась, это и не назовешь сопротивлением, это, наоборот, напротив, еще больше ее возбуждало! Она становилась как фурия! И откуда только силы у нее брались?! Я был опутан, связан, в ход шли и руки, и ноги, и волосы! Что я мог сделать? Что? Стоило мне пошевелиться на кровати, стоило только вздохнуть, кашлянуть — она открывала свой глаз.

Я бы не удивился, если б утром она застучала костяной ногой! Я не шучу. Я боялся. Кто знает, что она выкинет? Она ведь стала чужой! Совсем-совсем!.. Что от нее ожидать? Подойдет и отъест мне руку!

Мне было не до шуток! Абсолютно! Она превратилась в другого человека! Что у нее на уме? Захочется ей чего-нибудь вкусного и подумает, что я — свинья! Да просто увидит меня свиньей! Удивится, почему это свинья в постели лежит? А? Связанная, спящая свинья! Ага! Связанная... Готовая к употреблению! Оденется она и пойдет к своему братцу, ведь у него есть кое-что. Что?! Ручная пила «Дружба»! И, вернувшись, поставит большую кастрюлю на газ греться. Дернет цепь и заведет пилу!

Я всегда спал крепко под утро. И глазом не моргнет, отрежет ногу или руку! И потом сварит ее в большой кастрюле, и сядут они, сестра и братец, есть мою ногу...

О-о-о... Я бродил в лесу своих кошмаров. И все- таки шел с нею в баню, ложился с нею в постель... К стенке. Может быть, я был заколдован? Как курица. Она несется без головы по двору, истекая кровью. Не знаю. Я жил в этом лесу, в этом доме, как в сказке, и сказка эта была без конца.

Потом она решила меня привязывать. Она устала меня пасти. Ведь даже сумасшедшие устают. Не поспи-ка три ночи!

Я спал так крепко, что, когда очнулся, был уже пристегнут! Ремень, тонкий, сыромятный. И все это во сне! Раньше, как только она меня обвивала руками, ногами, я мог еще надуваться, пыжился, а потом, когда она дремала и расслаблялась, я мог шевелиться. Даже удавалось перевернуться на другой бок! Представьте себе! Перевернуться на другой бок в объятьях человека, который тебя может спокойно придушить!

А теперь я не мог пошевелиться. Вернее мог, только чего мне это стоило! Ремень был узкий, для чемодана, и врезался в щиколотки и кисти!

Почему я все это терпел? Почему? Почему не пошел в аптеку, в ментовку, куда-нибудь, к людям, на берег, где мужики пьют пиво, и сказал бы, что — все!.. Да! Крышка! Люди! Люююди! Спасите меня! Спасите... Это ведь ничего не стоило! Я ведь был свободен по утрам, целый день, только баньку истоплю, надену платье красное и захожу...

Почему я принимал все это? Почему я жил все это? Даже не удивился, когда увидел: моя мать — сумасшедшая. Никаких чувств. Я просто это увидел. Да. И что? И ничего.

Раньше вставали с правой ноги, теперь с левой! Раньше варили щи, а теперь борщ! Не больше и не меньше. Почему? Я даже не думал, что может быть иначе. Я будто спокойно ждал. И когда это произошло, когда она мне сказала: «Надень свое красное платье», — я с пустой головой начал шарить в шкафу. И когда примерил его, то и тогда ничего не чувствовал. Будто всегда, всю жизнь носил платья! Да-да, я знал, что с ним делать. Оно лежало на полу красным кругом. Здесь. И я вошел в этот круг.

Я нашел Ольгу... И теперь каждое утро — с ней. Спускал лодку, петлял, надо было проверить, не следит ли мать... Она была такая... Все могла скрыть, а потом внезапно — раз, и ты просыпаешься связанный по рукам и ногам!

Я отправлялся к ней, как в храм. В одно и то же время. В конце концов, может быть, я был еще более сумасшедшим, чем наша мать... Я же обхитрил ее! Ведь это я каждое утро видел Ольгу. Я, а не она! Мать сошла с ума от горя, а у меня не было горя! Она потеряла все! Все! Свою дочь! Свою любовь... Свою надежду! А я... Я ничего не потерял. Нет. Наоборот.

«Эй! — кричит мать мне в ухо. — Где твои месячные?! Что, опять?.. Опять не пришли?!»

Она боится. Она думает, что я — беременна! Я не могу с ней говорить. В носу щиплет, из глаз льется. Мы в бане. Я тру ей спину. Ей уже ничего не докажешь! Ничего...

«Не прики-и-дывайся, дочка! Опять с солдатами гуляешь? Ты что, оглохла?! А? Я с кем говорю?!»

Я усмехаюсь. Лицо само по себе. Оно что-то делает само. Мать гладит меня по ноге. Она закрыла глаза. Сейчас начнет шептать свои заклинания. Она уже ничего не слышит. Ничего. Никто ей ничего не скажет. Никто...

***

Соседи... Соседи...

«У тебя выросла красавица дочь... Но... Прости меня. Она себя ведет как блядь. Ты посмотри только, какой у нее купальник? Ты смааатри. Она станет сукой! Извини. Да-да. Я хочу ей добра. Солдаты! Она же к ним ходит. К ним! А они хуже цыган! Хуже гонщиков!»

И так в оба уха матери. В левое, потом вздох, перекур, а потом с новой силой в правое... Эти кобры окружали мать и так раздували свои капюшоны, что она становилась невидимой! Эта наша-то мать! Она стояла как зачарованная! Едва-едва не закрывала глаза! Они шипели ей в ухо, соседушки, а мать стояла, и пыльная юбка полоскалась устало. Теплый хлеб остывал в сумке. Она стояла, опустив голову. Как на страшном суде. Я скрипел зубами, в животе бурлило от голода.

Я их проклинал. Мечтал, пожирая корку, что вот мать перекинется черной свиньей! И покажет им, чей козырь старше! Уведет их мужиков, мужей, помахивая юбкой, блестящей от звездной пыли, и насмерть укачает! Я видел все это так четко, что сам подпевал матери! «Толпой! Кучней, мужички! Бабы в сторонку!»

И тут начиналось. «То не туман поднимался с болот... То не облако черное легло на гору... То красота сошла с неба... Сошла и села и распустила косы и запела и волосы расчесывала... Откуда она взялась, никто не видел... Только теперь у реки сидит девушка и поет, глядя в воды... И зовет душу... Не смотри ей в глаза... Синий огонь... Не смотри в ее воды... Там души спят... Не смотри на отражение ее... Его нет... А посмотришь... Потеряешь душу свою... Засмеешься — не проснешься... Не проснешься — все забудешь... Мимо пройди... Мимо пройди... Но не пройдет мимо парень... Не пройдет мимо красавец... И душу свою отдаст... И в черные воды смотреть будет... И пропадет навеки... »