Кто стрелял в президента - Елена Колядина

— А-а, Запорожец! — улыбнулся Готовченко. — С чем к нам?

— Старую знакомую твою привез. Не узнаешь?

— Я Любовь Зефирова, — напомнила Люба со смехом. — Вы у нас завотделом культуры работали. Ленина мне не разрешили в спектакле играть.

— Да-а, кто в юности не ошибался, — хохотнул Готовченко. — Зато как закалилась в боях!

— Это точно, — согласилась Люба и порадовалась: — Столько земляков встретила! Говорят, товарищ Каллипигов тоже в Москве. Случайно не знаете, чем занимается?

— Знаю, — ответил Юрий и поднял глаза к потолку. — Он теперь в «девятке» у руля.

«Надо же, — удивилась коляска, — таксистом стал».

«Кто бы мог подумать? — ответила Люба коляске. — Руль крутит в такси. А такой был важный!»

— В «девятке»? — с интересом переспросил Николай. — Надо иметь в виду. Да у тебя, Любовь, я смотрю, все схвачено? Везде свои люди расставлены? На всех ключевых постах?

Люба скромно улыбалась.

— Ладно, давай о деле. Юра, этой девушке, любимой певице президента, между прочим, нужно сделать качественный диск. В сжатые сроки.

— У меня уже есть готовый диск, — робко встряла Люба.

Она пошарила в рюкзачке и извлекла демоверсию.

Готовченко взял коробочку двумя пальцами, повертел в руках и картинно скривился.

— Ты мне этим говном аппаратуру испортить хочешь? — весело сказал он и повернулся с креслом к музыкальной системе на длинном низком шкафу, под рукой.

Любино лицо запылало.

— Ну, Юр, уж какая есть, — произнес Николай.

— Была бы фирма, я б к тебе не пришел.

Готовченко вставил диск, нажал кнопку. В комнате грянула балалайка. Затем раздался скрип и вступила гармонь. Готовченко выпучил глаза. Повернулся к столу, снял трубку телефона и громко сказал кому-то:

— Зайди.

Через мгновение в кабинет вошел долговязый молодящийся мужчина с длинными серыми волосами. Он прислушался к гармони и потряс мизинцем в ухе:

— Чего за хрень?

Люба сидела ни жива, ни мертва. Ее охватил стыд за все, что она написала и спела, за простодушную гармонь и деревенскую балалайку, за свою жалкую джинсовую куртку и аляповатые кроссовки с серебряными шнурками.

— Заказчик нам балаган-лимитед притащил, раскрутить желает в кратчайшие сроки, — бросил Готовченко. — А это — солистка.

— Ну чего, — оглядев Любу и коляску, сказал длинноволосый. — Нормальный компакт будет — «Поющая карлица-гном», а на подтанцовку еще уродов наставим. Извращенцы валом повалят.

— Может не надо при ней, — примиряюще сказал Николай.

— А пусть знает, — взвился длинноволосый.

— Пусть не питает иллюзий, — пояснил Готовченко.

— Откуда приехала? — спросил длинноволосый. — Из Черножопска?

— Из Белозерска, — растерянно ответила Люба.

— Я так и догадался, — бросил длинноволосый. — Как тебя зовут? Любовь? К Бабкиной, Люба, к Бабкиной!

— У меня бабок нет, — опустив голову, ответила Люба, вспомнив любимое слово Николая.

— Слушай, ты кончай! — вдруг вскинулся Николай. — Сливки, миски, подливки, пидоров всех своих раскрутил? Раскрутишь и Зефирову. Я чего, из-за тебя гаранту вместо Зефировой Киркорова преподнесу?

— Ладно, уймись, — вздохнув, осадил длинноволосого Готовченко. — Придется поработать. Не каждый день к нам от царя приходят.

— Я еще сочиню, если надо, — осмелев, заверила Люба.

— Давай, сочиняй, — тряхнул кулаком Готовченко. — Чтоб нестандартно, но — в формате! На, забирай свой диск.

— А куда мне его теперь?

— На память оставь. Или вон в ту корзину, — уже успокоившись, посоветовал длинноволосый. — Все с нуля будем делать. Сама-то какую концепцию видишь?

— Концепцию? — растерялась Люба.

— Ну, философия альбома какая тебе видится?

— Связующая идея, красная нить есть? — подсказал Готовченко.

— Идея? Кончено, есть, — обрадовалась Люба. — Безграничные возможности человека с ограниченными возможностями. Знаете, мне часто снится, что я иду. Я не знаю, что чувствует человек, который может ходить. И я как бы лечу, не касаясь земли. И знаю, что иду к реке. И у меня там, за рекой, все впереди — огни концертного зала, признание, любовь. И мне не нужны ноги, потому что душа может полететь куда угодно! Ведь весь мир находится внутри человека, а не вокруг. И у инвалида этот мир такой же огромный, как и у здорового человека. А иногда — еще огромнее.

Она смутилась и замолкла.

Коляска принялась всхлипывать.

Готовченко и длинноволосый молча поглядели друг на друга.

— Ну чего, — покрутив носом, наконец, сказал длинноволосый, — для клипа неплохой видеоряд.

Около четырех часов дня Николай подвез Любу домой, забрать Васю. Он очень хотел самолично препроводить Любу в Кремль, но она не предлагала, и Николай решил держать видимость невмешательства в Любины дела с президентом. Чтоб не думала Люба, что у него, Коли-Джипа, есть корысть!

Вася, переодетый из трухлявого китайского джемпера в новый, искрящий — турецкий, твердо заверил Любу, что сто раз ездил в метро с другими инвалидами и сумеет удержать коляску на эскалаторе. Любе и самой очень хотелось побывать в метро. Подземные станции привели ее в восторг. Она дергала Васю за двупалую руку, смеялась и, время от времени, от избытка чувств тихонько затягивала веселую песню про несчастную любовь. В вагоне Вася вдруг так заголосил, что пассажиры вздрогнули:

— Выйду замуж за цыгана, хоть родная мать убей!

— Вася, ты что? — одернула Люба. — Веди себя культурно.

— По привычке, — пояснил Вася. И завопил еще громче. — Я ворую лошадей, ты воруешь сани!

Пассажиры полезли в сумки и карманы, извлекая мелочь.

— Что вы, — замахала Люба руками, — не надо! Не надо!

— Бери-бери, — не соглашались пассажиры. — И совали Любе рубли.

«Это ж надо, — бормотала Люба коляске. — Еще подумают, что я ребенка эксплуатирую. Хотя, я этих людей понимаю. Всего за рубль почувствовать себя добрым, благородным, великодушным, духовно богатым, полным сил. Дал рубль — и можно целый год уже никому ничего не подавать».

На Красной площади у Любы захватило дух! Над пряничным собором смущенно толпились нежные облака. Кирпичные стены весело раскраснелись, как похмелившаяся гармошка, башни, того и гляди, пустятся вприсядку, как, бывало, их прежний хозяин, Ельцин. Кругом было радостно и пестро. Да к тому же к Любе немедленно подошла пожилых лет интеллигентная женщина и предложила всего за двести рублей провести для нее, Любы, и Васи индивидуальную экскурсию по Кремлю. Люба немедленно согласилась на экскурсию, и по окончании ее осталась страшно горда своим благотворным влиянием на духовную жизнь и кругозор Васи.