Свет мой зеркальце, скажи… - Екатерина Риз

— А как же она?

— Не знаю. Это твоя сестра, а не моя.

— Ты точно знаешь, что она в Москве?

— Точно. Она в Москве, тратит мои денежки.

Я зажмурилась.

— Прости.

— Ладно. Будем считать, что это были отступные. Хотя, не понимаю, с чего вдруг такая щедрость.

— Это не щедрость, — призналась я. — Я просто хотела, чтобы она уехала. Потому что совсем скоро её бы окончательно припёрли к стенке, у неё бы закончились деньги, и к кому бы она тогда пошла?

— К нам.

Я оттолкнула его руку и с кровати встала. Только недовольно проговорила:

— Не к нам, а к тебе.

— Липа. — Ромка наблюдал за мной. — Ну, хочешь, я больше никогда не буду о ней говорить? Я могу, правда. Легко.

— Не знаю, — засомневалась я. Халат на себя накинула. — Ты сам сказал, что она моя сестра. И она себя проявит рано или поздно, это же Лада. Пойду, приготовлю что-нибудь на ужин.

— А вот это хорошая мысль. Меня надо кормить, желательно почаще. Говорят, я от этого добрею.

Я даже отвечать ему не стала. Роман Евгеньевич лучился от довольства, и теперь только ждал накрытого яствами стола. Правда, порадовать мне его было особо нечем, холодильник полупустой. Для себя одной готовить было глупо, особо некогда, да и аппетит у меня в последнее время, прямо скажем, отсутствовал. Любовные страдания, лично меня, к обжорству не стимулируют. Я как в юности от любви худела, так и сейчас. Давно, правда, со мной этого не случалось.

Свою сумку я обнаружила брошенной на полу в коридоре. Подняла, достала из кармашка телефон, на экране обозначились три пропущенных вызова. Один от Светки, и два от Валеры.

Перезванивать кому-либо настроения не было, и поэтому телефон я просто положила на кухонный стол.

Рома долго в одиночестве не высидел, появился на кухне, потягиваясь, джинсы застегнул и сел на маленький диванчик в углу. Наблюдал за мной, ноги вытянул, и я один раз о них едва не споткнулась. Кинула на него особенный взгляд, а Ромка только хмыкнул. Потом в окно посмотрел, с интересом обозрел окрестности.

— Ты давно здесь живёшь?

— Всю жизнь, — ответила я.

— Старый дом.

— Сталинский. Дедушке когда-то квартиру дали, от института. Он преподавал в местном ВУЗе.

— Что именно?

Я улыбнулась.

— Историю партии. В годы его работы это было весьма актуально. Правда, он больше любил историю в целом. Любил рассказывать мне всякие исторические курьёзы. Он был хорошим.

Рома внимательно меня слушал. Я готовила ему омлет со всем, что было в моём холодильнике: овощи, сыр, немного ветчины, и рассказала, точнее, пересказала парочку любимых дедушкой историй, которые помнила с детства. Рома меня не перебивал, выслушал, даже посмеялся. Но во взгляде его было пристальное внимание именно ко мне, а не к самим историям.

За рассказами я на стол накрыла, расставила тарелки, сделала бутерброды (хотя, признаться, за бутерброды было жутко стыдно, но ничего более достойного я сегодня предложить не могла, но Рома, кажется, жаловаться не собирался), и присела напротив. Попросила его:

— Ешь, пока горячее.

— Липа, — начал он, и тон его был поддразнивающим. Я его перебила и снова попросила:

— Рома, ешь.

Он вилку взял, придвинул к себе тарелку. Приступил к еде, а сам окинул взглядом небольшую кухню. Моя кухня не могла похвастать техническими новшествами и современным дизайном.

Не потому, что я не могла себе этого позволить, просто не могла решиться избавиться от бабушкиной мебели. Здесь до сих пор стоял настоящий буфет, который достался бабушке ещё от её мамы и был привезён в начале шестидесятых из Ленинграда. А в буфете фарфор и хрусталь. Не ценный и не антикварный, но который собирали в моей семье долгие десятилетия.

Получали в подарок, привозили из поездок на память. Как от всего этого можно было избавиться? Для меня всё это было ценно, хотя, Лада надо мной посмеялась бы, это точно. Ей ничего не жалко, она смело шагает по жизни вперёд, даже с крыши прыгнуть готова, ради результата, ради какой-то своей выгоды, видения светлого будущего. А я всё хранила, переживала и всего боялась. И, признаться, в эту секунду я не казалась себе правой. Если бы мне рассказали о двух сёстрах — бесстрашной и «собирательнице старых воспоминаний», я бы точно не встала на свою сторону. А это ведь моя жизнь.

— Липа. — Роман Евгеньевич есть перестал и наблюдал за мной. Наверное, я выглядела несчастной и печальной, потому что он нахмурился. Потом руку ко мне протянул. — Иди ко мне.

Я после секундной заминки пересела к нему на диван, позволила себя обнять и уткнулась носом в его голое плечо. Ромка поцеловал меня в лоб, после чего к еде вернулся. А мне пообещал:

— Мы всё с собой заберём. Каждую чашку.

— Я кажусь тебе дурой?

— Ты кажешься мне очень милой, немного сентиментальной, но это опять же мило. Или это всё потому, что я тебя люблю, красавицу мою?

Я всё-таки улыбнулась, обняла его, прижалась щекой к его плечу. Ромка ел, а я молчала, но мне отчего-то было хорошо. Давно так хорошо не было. Хотя, Роман Евгеньевич обещал мне перемены в жизни, и, скорее всего, трудности и переживания, но я не могла и не хотела о них думать. Наверное, потому, что до сих пор не могла до конца поверить, что он приехал, что он, оказывается, меня любит (как говорит) и нас с ним впереди что-то ждёт, важное и совместное.

Так много всего в голове не укладывалось, и поэтому я могла только сидеть у него под боком, и наслаждаться именно проходящей минутой, а не рисовать в уме будущее и не ставить глобальные цели. Мне Ромка нужен был здесь и сейчас.

— Съешь бутерброд, давай, кусай. — Бутерброд мне сунули прямо под нос, пришлось откусить. Я уже знала, что Роман Евгеньевич не успокоится, пока меня не накормит.

Зазвонил мой телефон. Завибрировал и пополз по столу, прямо к Роминой тарелке. Я шею вытянула, чтобы взглянуть на экран, увидела имя звонившего: «Валерка» и за телефоном потянулась, но Рома тоже не дурак, и, конечно же, прочитал и заметил всё, что не нужно было.

На меня посмотрел, а когда я в лёгкой панике вызов отклонила, глухо хмыкнул. Я молчала, и он многозначительно поторопил:

— И?

Я плечами пожала, телефон в карман халата сунула. Откусила от бутерброда, потянулась за чашкой с чаем. А Рома наклонился к моему уху и проговорил, правда, без особой злости и раздражения, ограничился выразительностью:

— Ноги вырву ему. Будет дома работать.

Я взглянула с возмущением.

— Рома, не будь деспотом. Валера мой начальник, и ничего больше.

— Да?

— Да, — передразнила я его и поднялась. А Ромка очень смешно постучал пальцем по краю стола.