Следы на песке - Джудит Леннокс

Дрова были сырыми. Комкая в руках единственный клочок газеты, Гай сердито сказал:

— Ты просто ищешь рациональные — или романтические — оправдания бесчестным порывам.

— Моя жизнь уже давно идет не так, как надо. И твоя, как я догадываюсь, тоже. Я считаю, что бесчестно продолжать жить во лжи.

Николь высказала вслух мысль, которую Гай все время пытался подавить в себе.

— Если любишь, — продолжала Николь, — то листок бумаги и золотые кольца ничего не значат. Если любишь, то идешь наперекор всем условностям, нарушаешь все правила.

— Но любовь должна быть взаимной, разве не так? — с горечью сказал он.

— Ты говоришь о своей жене или о Фейт?

Он отвернулся и промолчал.

— Вы с Фейт поссорились? — настаивала Николь. — Она ни разу не упомянула о тебе за три месяца. Поэтому я догадалась, что вы поссорились.

Гай поднес зажигалку к бумаге и принялся раздувать огонь.

— Мы не ссорились, — сказал он, не оборачиваясь. — Я сделал ошибку, сказав Фейт, что люблю ее.

— А что она?

— Ничего. — Он пожал плечами. — Совсем ничего. Просто взяла и ушла. Я же сказал, что это была ошибка.

Наступило молчание. Гай схватил с полки книгу — томик «Писем» лорда Честерфилда — и принялся размахивать ею над чахлыми язычками пламени.

— Ты думаешь, Фейт не пошла бы против правил?

Гай вспомнил долгое ожидание под липой. Солнечные лучи, просачивающиеся сквозь листья, и медленное, мучительное превращение надежды и радости сначала в удивление, а потом в отчаяние.

— Нет, — проговорил он. — Не пошла.

В наступившей тишине Николь опустилась рядом с ним на колени, взяла у него из рук книгу, вырвала из нее несколько страниц и бросила в камин. Пламя сразу загудело.

— Вот так, — сказала Николь и улыбнулась. Потом нежно откинула с его лица упавшую прядь волос. — А ты, Гай? Ты любишь Фейт?

— Я… я ее ненавижу.

Николь прижала пальчик к его губам.

— Не говори так. Никто не смеет ненавидеть Фейт.

Запах ее тела возбуждал, одурманивал. Гай встал, подошел к окну и оперся ладонями о подоконник.

— Мне надо идти, — сказал он, не оборачиваясь.

Воцарилось молчание. Потом Николь проговорила:

— Дверь не заперта, Гай.

Он взял пальто, шляпу и вышел. Ботинки хрустели по свежему снегу, оставляя на белизне желтоватые следы. Дорога домой была тягостной. Он ехал на метро, потом шел от станции Расселл-сквер пешком, отчетливо понимая, что совсем не хочет двигаться в этом направлении.

Ночь он провел без сна и рано утром тихо выскользнул из постели. Задержавшись на пороге спальни, Гай бросил взгляд на укутанную пуховым одеялом Элеонору. Стянутые сеткой темные волосы, фланелевая ночная сорочка с аккуратно застегнутыми манжетами. Впервые за последние месяцы он смотрел на нее не с неприязнью, а с жалостью. На кухне он выпил чаю, выкурил сигарету, потом оделся и поехал на автобусе на Мальт-стрит.

В шесть часов вечера, закончив прием больных, Гай отправился в центр города. Вынырнув из темной пасти метро, он замер, потрясенный красотой окружающего пейзажа. Полная луна освещала голубоватым светом белые покровы, лежащие на каждом доме и каждом дереве. По скользким тротуарам Гай добрался до Девоншир-плейс. Поднимая руку к дверному звонку, он понимал, что ступает на опасный путь. На тонкий лед, прикрывающий темную водную глубь.

Николь открыла дверь. Войдя в дом, он начал целовать кончики ее пальцев, потом ладонь, потом нежную кожу между пальцами. Расстегивая перламутровые пуговки на ее блузке, он услышал ее шепот:

— Как это чудесно, Гай, что именно ты должен стать моей настоящей любовью.

Письмо пришло в конце первой недели декабря. В нескольких скупых сердитых фразах Поппи сообщала, что Николь бросила мужа и ребенка и сейчас живет с Гаем Невиллом. Хотя письмо было коротким, Фейт пришлось прочесть его трижды, прежде чем до нее дошел смысл написанного. К горлу мгновенно подступила тошнота — ей едва хватило времени, чтобы добежать до тесной холодной ванной.

Однако Фейт продолжала работать на ферме, ездить на велосипеде туда и обратно, есть и пить. Ральф или Джейк, окажись кто-то из них на ее месте, устроили бы шумный скандал. Но не Фейт. Она была не способна на драматические поступки. Ей не досталась по наследству та черта характера, которая заставила Поппи убежать с Ральфом, а Джейка — отправиться добровольцем воевать в Испании. «Ты самая скучная из моих детей», — сказал когда-то Ральф, и Фейт была готова согласиться с этим.

Она была рада приходу зимы. Зима отражала ее уныние и заставляла сосредоточиться на том, чтобы выжить. Голые черные ветви окружавших дом деревьев были словно приклеены к низкому серому небу. Убогость пейзажа вполне соответствовала настроению Фейт; если бы сейчас было лето, она бы этого просто не вынесла. В доме Кон было холодно, приходилось натягивать на себя все свитера, кофты и надевать длинные чулки под ненавистные форменные брюки земледельческой армии. Чтобы не замерзнуть ночью, она наваливала поверх одеяла всю имевшуюся у нее одежду. Чтобы умыться утром, надо было разбить корочку льда, образовавшуюся в кувшине с водой, но это причиняло Фейт лишь физические неудобства. По пути на ферму все ее внимание было сосредоточено на разбитой дорожной колее с грязными рытвинами, кое-где покрытыми обманчиво твердым льдом. Ей было просто не до того, чтобы представлять себе Гая и Николь вместе, смеющихся и целующихся.

Единственным утешением для Фейт стала дружба с Кон Фицджеральд. Вероятно, Кон догадывалась, что произошло нечто ужасное, но ни о чем не спрашивала. Она оставляла Фейт одну, когда та предпочитала одиночество, и составляла компанию, когда Фейт нуждалась в общении. Кон показала ей огромный ткацкий станок, установленный в холодном сарае, и шерсть, купленную у местного фермера. «Сейчас трудно доставать хорошую пряжу, — объяснила Кон. — Чертова война». По вечерам Фейт помогала Кон распускать старые трикотажные вещи и изношенные одеяла, чтобы заново использовать шерсть. Однажды после ужина Кон усадила ее за станок и рассказала о том, что такое уток и основа, для чего нужны челнок и педали. Работа у Фейт продвигалась мучительно медленно, но выходящее из станка полотно имело изумительную расцветку, в которой смешивались коричневато-серые, желтовато-коричневые, серебристо-зеленые и шоколадные оттенки. Когда Кон как-то бросила: «Ты отлично чувствуешь цвет», — Фейт была безмерно польщена.

Однажды ненастным вечером, после того как в вечерних новостях сообщили, что японцы разбомбили Перл-Харбор, Кон сказала:

— Теперь Америка вступит в войну. Разумеется, в конечном итоге это поможет нам. Но все это напоминает великую черную чуму, которая распространяется по всему земному шару. И когда все закончится, мир изменится.

Она протянула Фейт чашку с какао.