Манускрипт всевластия - Дебора Харкнесс

— По тебе не скажешь. — Впереди показались ворота замка. — Ты хорошая всадница, только одна не езди — здесь легко заблудиться.

Я понимала, что дело не в этом: Мэтью опасался, что меня могут найти.

— Хорошо, не буду.

Мэтью ослабил пальцы, стиснувшие поводья. Он привык к беспрекословному повиновению, просьбы и переговоры для него внове — но ни единой вспышки гнева я сегодня не наблюдала.

Направив Ракасу впритирку к Дару, я поднесла руку Мэтью к лицу, коснулась губами твердой холодной ладони.

Его зрачки изумленно расширились. Я отпустила руку и повернула к конюшне.

После ленча, на котором Изабо, к счастью, отсутствовала, я хотела сразу взяться за «Аврору», но Мэтью убедил меня сперва принять ванну, чтобы немного снять неизбежные боли в мышцах. На середине лестницы мне пришлось растирать сведенную ногу — впереди брезжила расплата за утренние восторги.

После долгой божественной ванны я надела свободные черные брюки, свитер, носки. В кабинете горел камин. Интересно, каково это — управлять огнем, подумала я, протянув к нему руки. Красно-оранжевые пальцы тут же засвербели в ответ, и я от греха убрала их в карманы.

— Твоя рукопись рядом с компьютером, — сообщил Мэтью из-за письменного стола.

Черная обложка притягивала меня, как магнит. Сев за свой стол, я осторожно раскрыла ее. Краски были еще ярче, чем мне запомнилось. Я полюбовалась королевой и перевернула страницу.

«Incipit tractatus Aurora Consurgens intitulatus» — «Сие есть начало труда, именуемого Восходом Зари». Слова мне были знакомы, но трепет, связанный с первым прочтением рукописи, присутствовал все равно. «С нею приходит все доброе. Она известна как Мудрость Юга, взывающая к толпам на улицах града», — переводя с латыни, читала я. Книга изобиловала парафразами из Священного Писания и других текстов.

— У тебя здесь, случайно, Библии нет?

— Есть, только не помню где. — Мэтью встал, не отрывая глаз от своего компьютерного экрана. — Сейчас поищу.

— Не надо, я сама. — Книги у Мэтью стояли не по размеру, а в хронологическом порядке. Первая полка была жутко древняя — может, на ней отыщутся утраченные труды Аристотеля?

Около половины книг было расставлено корешками внутрь — имена авторов или названия значились толстыми черными буквами на обрезе, — но на середине комнаты корешки уже были повернуты наружу, щеголяя золотыми и серебряными тиснениями.

Минуя рукописи с толстыми бугристыми страницами и греческими названиями, я искала толстую печатную книгу. Наткнувшись на том в коричневом переплете с позолоченной надписью, мой указательный палец замер.

— Мэтью, неужели это действительно «Biblia Sacra» 1450 года?

— Действительно, — машинально ответил Мэтью, чьи пальцы летали по клавишам с нечеловеческой быстротой.

Я оставила Библию Гутенберга на месте и продолжила поиски, надеясь найти менее редкостный экземпляр. На корешке с надписью «Пиесы Уилла» мой палец опять застыл.

— Эти книги тебе дарили друзья?

— В большинстве, — пробормотал Мэтью.

Ну что ж, отложим на потом раннеанглийскую драматургию вместе с германским книгопечатанием.

Почти все книги были в безупречном состоянии — неудивительно, если учесть, кто их владелец, — но попадались и потрепанные. У одной, большого формата, но тонкой, на углах сквозь кожу просвечивали деревянные доски. Любопытствуя, почему книгу так зачитали, я вытащила ее и открыла. «Анатомический атлас Везалия»[41]издания 1543 года — первый, представляющий человеческое тело в разрезе.

Переключившись на поиск ключей к хозяину библиотеки, я нашла еще одну книгу со следами частого употребления, толще и меньше форматом. «De motu»,[42]было надписано на обрезе. Трактат Уильяма Гарвея о кровообращении и работе сердца, впервые опубликованный в 1620-х — новинка в самый раз для вампиров, хотя о сердечно-сосудистой системе у них должны были сложиться свои понятия.

Другие потрепанные книжки были посвящены электричеству, микроскопам, физиологии. Самая изношенная стояла в разделе девятнадцатого века и являлась первым изданием дарвиновского «Происхождения видов».

Покосившись на Мэтью, я извлекла ее с ловкостью магазинного вора. Зеленый коленкоровый переплет с вытисненными золотом автором и заглавием. На форзаце Мэтью каллиграфическим почерком надписал свое имя.

Внутри лежало письмо.

Дорогой сэр!

Извините, что так промедлил с ответом на Ваше письмо от 15 октября. Я много лет накапливал факты, относящиеся к изменчивости и происхождению видов. Очень рад, что мои выводы снискали у Вас одобрение — ведь моя книга скоро поступит в руки издателя.

Подпись — Ч. Дарвин, дата — 1859 г. Эти двое обменялись письмами перед самым выходом «Происхождения» в ноябре.

Страницы испещрены карандашом и чернилами — даже дюйм чистой бумаги трудно найти. Особенно густыми примечаниями снабжены главы об инстинкте, гибридизации и родстве между разными видами.

Восьмая глава «Происхождения», посвященная инстинкту, должна была, как и труд Гарвея, пользоваться большой популярностью у вампиров. Мэтью подчеркивал в ней многие строчки и оставлял заметки как на полях, так и между печатным текстом.

«Отсюда мы можем заключить, что при доместикации некоторые инстинкты были приобретены, природные же инстинкты были утрачены отчасти вследствие привычки и отчасти вследствие кумуляции человеком посредством отбора в ряде последовательных поколений таких своеобразных психических склонностей и действий, какие первоначально вызывались тем, что мы вследствие нашего незнания называем случайностью», — говорилось у Дарвина.

«Возможно ли, что мы сохранили в виде инстинктов то, что люди утратили вследствие случайности или привычки?» — вопрошал Мэтью на нижнем поле. Я, и не обращаясь к нему, понимала, что под словом «мы» он подразумевает иных — не только вампиров, но и чародеев, и демонов.

В главе о гибридизации Мэтью интересовала проблема скрещиваний и стерильности.

«Первые скрещивания между формами, достаточно различными, чтоб считаться видами, и их гибриды весьма часто, но не всегда стерильны», — утверждал Дарвин. На полях рядом с этим абзацем было нарисовано генеалогическое древо с вопросительными знаками у корней и у четырех ответвлений. «Почему инбридинг не привел к стерильности или безумию?» — написал Мэтью на стволе, а вверху страницы я прочитала: «1 вид или 4?» и «comment sont faites les daeos?»

Моя специальность — переводить каракули ученых на всем понятный язык. Мэтью писал это на смеси французского и латыни, а слово «демоны» сократил на старинный лад, daeos, чтобы случайный читатель не понял, кто здесь упомянут.